Случилось это лет 16 назад, когда по служебной надобности попал я в Бельгию, в небольшой городок Кнокке-Хейст, что на берегу Северного моря. Здешние коллеги, узнав, что я из Ташкента, рассказали удивительную историю про бабушку Лолу Мертенс. Она родом из этих мест, но перед «последней» войной попала в Польшу. Потом, спасаясь от нацистов, оказалась на территории СССР, эвакуировалась в Узбекистан (это я максимально кратко рассказываю, там целый роман). После войны вернулась. Обжилась, все как надо по благоприобретенному бельгийскому стандарту: дом, дети–внуки. В главной комнате дома, конечно – камин. На камине – всякие важные для женщин безделушки. Совсем с ними не гармонирует стоящая в центре стеклянная коробочка, вроде бы простая упаковка из-под пудры. Но она для госпожи Мертенс самое дорогое, что есть в доме. Обычно весной бабушка Лола надевает свою «военную» куртку, берет эту стеклянную коробочку и идет на берег моря. Долго там стоит, перекладывая стеклянную коробочку из руки в руку, прижимает к губам. По морщинистому лицу текут капли – то ли брызги от прибоя, то ли слезы. Соседи озабоченно крутят пальцы у виска. Но родственники терпеливо поясняют: «Там, в юности, в знойном жарком городе Ташкенте, она мечтала вновь увидеть море. Вот – видит. Но чего-то ей не хватает. Чего – не говорит…» И тогда следует обычно другой вопрос: «А что за коробочку она так нежно прижимает к сердцу?» Ответ такой: «Да там камешек какой-то черно-зеленый. Она говорит, что это кусочек ташкентского хлеба…» Вот такие дела…
Письмо из Канады
Сравнительно недавно известный узбекский журналист, сценарист Борис Бабаев получил письмо из Канады. Пишет профессор Зелина Искандерова (professor of UTIAS, Toronto University). Это письмо, пронизанное самыми теплыми словами к Узбекистану и его людям, я сейчас полностью цитировать не буду. Поскольку предстоит в этом тексте обратиться не к одному такому посланию. Вот краткие строки: «Я родилась в Ташкенте. Уже после войны, но в семье эвакуированных. 11 человек из нашей семьи были спасены во время войны в поселке Луначарском, что под Ташкентом». 11 человек…
Еще письмо, от польского журналиста Зыгмунта Джэнчеловски. Он пишет историю евреев и говорит: «По оценками, из проживавших в Польше до войны 3 миллионов евреев спаслись только 300 тысяч. Из них больше 200 тысяч оказались в сороковые годы в Центральной Азии, в основном в эвакуации в
Узбекистане». 200 тысяч человек (есть цифра – 250 тысяч)…
Ладно, берем из пачки следующее письмо, из Нью-Йорка… Впрочем, и здесь тоже, и в десятом письме, и во всех-всех – пронзительные строки признания в любви Ташкенту, этой стране, этому народу. У каждого письма – своя история. Она – часть общей эпопеи добра и сострадания. Её за всех написавших изложил Корней Чуковский: «Этого, действительно, никогда не бывало, чтобы люди другой национальности, другого быта, другого языка, другого климата, другой части света проявляли такую пылкую любовь и уважение к беженцам. Всегда знал, какое большое значение имеет дружба народов, но должен сознаться — мне и в голову не приходило, что эта дружба может выражаться такой взволнованной, задушевной, самоотверженной нежностью. Такого человеческого подвига не знала история. Это черта узбекского народа.»
«Спасение генофонда»
Вот слова Дины Рубиной из её книги «На солнечной стороне улицы»: «Спасение славянского генофонда – не единственная заслуга Узбекистана». Не только славянского, продолжу я: приют, кров и хлеб в этом краю в тяжелую годину нашли люди из России, Украины, Белоруссии, Польши, Молдовы, из Прибалтики. Сейчас у нас в стране – 120 с лишним национальностей. Многие их представители – как раз потомки эвакуированных в войну.
Если говорить о генофонде, то к детям было особое отношение: в Узбекистан полностью передислоцировались детские дома с польскими и испанскими детьми. Только с 1 октября 1941 года по 1 октября 1942 года эвакуировано 43 тысячи детей из 78 детских домов. Справка: «50 детских домов сохранены в качестве самостоятельных. В начале войны в Андижанскую область прибыло 26 детских домов, это 10 тысяч детей различной национальности. Четыре детских дома, прибывших из Донбасса, размещены в детские дома в Ойимском районе, а также в кишлаке Бутакорин в Андижанской области. Во вновь организованных 8 детских домах в Самаркандской области размещено 4270 детей различной национальности».
Небольшой Узбекистан, в котором до войны жило всего 6,5 млн. человек, принял около миллиона беженцев, из них – 200 000 дети.
Сегодня все они взрослые, уже прожившие долгую жизнь люди. В посланиях в Узбекистан - одна, может быть, последняя в жизни, их просьба. Они хотят участвовать в возведении на ташкентском Северном вокзале памятника в честь этого, как хорошо сказал Чуковский, - народного подвига.
Есть уже и предложение, как он должен выглядеть – простая, строгая стела. И это не просто символ благодарности за спасение. Это будет сигнал из непростого 20-го века нам, в век 21-й. Чтобы не забыли и помнили.
Ташкентский вокзал
Рассказ Маргариты Меркуловой: «Я сама из Ленинграда, нас вывезли из осажденного города еще в августе 1941-го. В Ташкенте я пошла в девятый класс. У нас были «Боевые дежурства» на вокзале. Поезда приходили ночью, часа в 2-3. Диктор объявлял, что дети из такого-то города – в таком-то вагоне. Моя группа отвечала за ленинградских. Мы мчались туда с носилками и аптечками. Из «теплушек» выносили еле стоящих на ногах детей в возрасте от 4 до 14 лет. Многие не знали своих имен и фамилий, умерших от голода родителей.
Первым делом прямо на вокзале сирот кормили манной кашей и давали полкружки теплой воды. Больше было нельзя - запрещали врачи. Потом дезинфекция одежды, стрижка, вели в баню на Полторацкого (ныне Нукусская). Затем на вокзале устраивали на ночлег. А на следующий день уже утром детей отправляли по детским домам.
В январе 1942-го женщины Ташкента выступили с обращением ко всем женщинам Узбекистана - проявить материнскую заботу об эвакуированных. Откликнулись тысячи. По утрам на вокзал приходили местные жители и уводили детей в свои семьи».
В областях даже «возмущались». Вот письмо в правительство республики из Бухары: «Не можем удовлетворить заявления граждан, желающих взять на воспитание детей. Если в других областях есть эвакуированные дети дошкольного возраста, направляйте их в Бухару».
Ташкентский вокзал был забит людьми. Поток был неиссякаем. Первая волна нахлынула в конце лета и осенью сорок первого. Вторая — летом следующего года. Только в августе 1942 сюда прибыло пятьдесят пять тысяч эвакуированных…
Между тем именно в августе эвакуация в Ташкент оказалась под вопросом…
«Ты хочешь на мою землю? Тогда добро пожаловать в ад!»
Все то, что происходило в эти трагические дни в Ташкенте, было возможно только при одном-единственном условии: должна была работать железная дорога между Европейской частью страны и Средней Азией. А её судьба решалась в сражениях под Сталинградом. Если бы фашисты вышли к Волге и форсировали реку, дальше эта армада (немцы, румыны, итальянцы и прочие фашисты) выходила на оперативный простор и пошла-покатилась бы по степи до наших краев. Были ли силы, чтобы остановить врага? – Даже сейчас никто не берется сказать.
Есть в степи под Сталинградом железнодорожная станция Абганерово. Рельсовый путь идет тут параллельно Волге. Случилось так, что основные наши части из-под Абганерово срочно перебросили на другой участок. И очень грамотный военачальник, командир 4-ой танковой армии немцев Г. Гот сразу бросил сюда на прорыв (наших-то нет почти) 6-ой корпус 3-й румынской армии, к нему во втором эшелоне подходят еще две румынские дивизии. Это первая попытка вермахта пробиться к Волге.
Румыны прут по степи своими механизированными колоннами и уже видят в бинокли железную дорогу. В штабе Г. Гота полная уверенность, что румыны с ходу перескочат рельсовый путь и сейчас уже выходят к Волге. По всем канонам войны их железный кулак наша немногочисленная пехота просто не остановит. Так учат в германской военной академии.
В сотне километров от Абганерово, на станции Котлубань в это время перезагружаются после двухнедельных боев два наших бронепоезда: «Узбекистан» (# 677) и «Комсомол Узбекистана» (#708). Стальные крепости собраны на Ташкентском паровозоремонтном заводе. Командуют бронепоездами всего лишь лейтенанты. В экипажах молодые рабочие завода: узбеки, русские, евреи. У них даже радиопозывные – «узбеки». Сейчас на бронеплощадки грузят снаряды, мины, продовольствие. Солдаты слегка приходят в себя…
Эти бронепоезда – почти единственное, чем мы располагаем на этом участке. А потому приказ – вперед! Наперерез врагу. Отчаянные свистки паровозов. Со всех концов вокзала к своим вагонам бросаются люди – как есть, кто в чем, некоторые босиком. Солдаты выкидывают под откос ящики с тушенкой – давай больше снарядов! Паровозы с ходу дают полный ход - скрежет бешено вращающихся колес по рельсам. Опоздавшие вваливаются в бронелюки уже на ходу…
Экипажам уточняют боевую задачу. Ясно, что силы не просто неравные, они – несопоставимы. Ребята, у них уже есть опыт, понимают – это может быть их последний бой. Солдат (эх, нет его имени в сухой военной сводке) с Красным знаменем в руках выбирается на стальную крышу переднего вагоны. Стоит, словно вросший в эту броню, которую сам же склепал, и на которой он будет сейчас драться. Этот простой узбекский парнишка с высоты вагона видит бескрайнюю степь – это его земля. Здесь начинается дорога к его дому. На эту дорогу уже сделали первый шаг его враги. Второго они не сделают. Залогом того – память о матери, которую он оставил в Ташкенте.
И если кто-то неумный сейчас шепнет ему на ухо, что через 70 лет эту войну назовут просто Второй Мировой, а не Великой Отечественной, я думаю, он по простоте души славно врежет ему по … Потому что это - Его война.
…Офицеры румынских танков с удивлением видят, как из-за горизонта наперерез их колоннам на бешеной скорости выкатываются два бронепоезда. Они идут в эту атаку, как в последнюю, на первом - знамя. Бьющееся на крутом ветру красное полотнище держит в руках какой-то мальчишка. Сумасшедший… Румыны улыбаются – сейчас их танкисты хорошенько прицелятся, и это неожиданное геройство закончится.
Но не успевают прицелиться их танкисты. Еще на полном ходу бронепоезда открыли беглый огонь изо всех орудий.
«Вы хотели на мою землю? Тогда добро пожаловать в ад!» За первую минуту боя «узбеки» раздолбали свыше десятка танков и бронемашин. Горят грузовики. Сквозь вой артиллерийских орудий снова слышен скрежет колес по рельсам: тяжелый бронепоезд сразу остановить трудно, из-под вагонов идет дым от тормозов. Теперь оба поезда стоят прямо напротив румынской мотопехоты и бьют прямой наводкой: «Добро пожаловать в ад!» Это уже уничтожение… В степи, где только что под музыку ехали румыны – море огня. Артиллеристы «Узбекистана» и «Комсомол Узбекистана» не зря загрузили лишний боезапас – снаряды аккуратно, словно хлопковое поле, перепахивают степь и людей: «Добро пожаловать…»
Румыны уже поняли свою оплошность и вызвали авиацию. Пока у фашистов превосходство в воздухе: в 14 воздушных атаках - 105 самолетов люфтваффе. Немцы думали без потерь отбомбиться на неповоротливых бронепоездах. Да, после авианалета наши солдаты насчитали на броне 700 пробоин. Но сегодня явно «узбекский день», а никакой не «немецкий» или «румынский». Зенитные автоматы бронепоездов подбили два штурмовика, остальные ушли и уже не возвращались: союзники решили не выручать своих подопечных.
Это было то, что в сводках скупо назвали «бой местного значения». Но железная дорога на Восток действовала всю войну…
(Если вам интересна история своего народа, прочитайте про эти бои корреспонденцию военкора капитана П. Олендера в «Красной звезде» за 11 августа - «В районе северо-восточнее Котельниково». Или статью военкора и великого писателя И. Эренбурга «Узбеки» в той же «Красной Звезде» за 20 августа 1942 года).
Пепел Великой Отечественной…
Благодарность узбекскому народу за его жертвенный вклад в спасение навсегда останется в памяти истории, в памяти тех, кто пережил трагедию войны. А нам эта память доступна благодаря многим воспоминаниям спасшихся здесь писателей, поэтов, композиторов – и это тоже генофонд нации. Тогда бы мы сказали – советской нации. Сейчас, что ж делать, стали различать людей по паспортной записи, но это такая мелочность по сравнению с подвигом народа, ну мы ж все – одной крови.
Алексей Толстой назвал тогда Ташкент «Стамбулом для бедных». Дело в том, что на его памяти Стамбул служил пристанищем для беженцев от гражданской войны в России. Но в Ташкенте-то все было совсем иначе.
В книге Ребекки Манли «Станция назначения — Ташкент» есть такие записи: «Ташкент считался землей обетованной эвакуации. Туда направили Академию наук, множество деятелей культуры. Главный инспектор Совета по эвакуации Алексей Косыгин лично следил за отправкой в Ташкент четырехсот престарелых и немощных писателей, а также членов семей писателей, ушедших на фронт (военную форму одели 200 человек). Уезжали целые театры - ГОСЕТ, Театр Революции». Перебазировались вместе с людьми 22 научно-исследовательских института, 16 высших учебных заведений, 2 библиотеки.
Далекий Ташкент казался заветной целью и потому еще, что изданная в СССР 96 лет назад книга Александра Неверова «Ташкент — город хлебный» (помните: «Есть такой Ташкент, там за одни сапоги дают три пуда муки…») была широко читаема.
Второй раз на памяти одного поколения Ташкент спасал людей…
Та война максимально резко, до крови, противопоставила гуманизм наших людей и звериную сущность фашизма. Вот пронзительные строки видевших преступления гитлеровцев своими глазами Ильи Эренбурга «Убей!» и Константина Симонова «Убей его!». Не было на этой земле нам рядом с фашистами места…
Зато на своей земле мы стояли плечом к плечу. Якуб Колас: «В тяжелый час войны суровой
Ты дал приют и мне.
С узбеком мы слагали слово
И песню о войне.
И меч один мы с ним ковали
На злобный вражий стан.
Ты обогрел меня в печали, мой брат Узбекистан».
Но думаю, лучше слов нет, чем эти Анны Ахматовой, о военном Ташкенте: «Я не была здесь лет 700, но ничего не изменилось. Все так же льется божья милость с непререкаемых высот». С милостью Бога сравнивает поэтесса душу принявшего её народа. И больше мне сказать нечего, поэт в нашей стране «больше чем поэт»…
Хотя, нет. Надо сказать вот что. В 2003 году московская писательница Наталья Громова принесла в Посольство Узбекистана свою книгу об эвакуации в Ташкент «Все в чужое глядят окно». Ей сказали: «Нам такая книга не нужна»…
Так давайте определимся: нужен будущим поколениям «Памятник благодарности»? Они должны – должны! – иметь возможность сказать: «Пепел Великой Отечественной стучит в моем сердце…»
Думайте…
Юрий Черногаев , Anhor.uz
