127-летие со Дня рождения Бориса Пастернака отметили в ахматовском музее в Ташкенте

В преддверии Дня рождения  Бориса Пастернака (1890 -1960) – 10 февраля  - в  пасмурный дождливый  день второго февраля  2017 г. в клубе-музее «Мангалочий дворик Анны Ахматовой»  при РЦНК в Ташкенте собрались любители поэзии Серебряного века, чтобы отдать дань уважения и любви большому поэту, который начинал свой творческий путь вместе с Анной Ахматовой и Мариной Цветаевой, Александром  Блоком и Владимиром Маяковским, Николаем Клюевым и Сергеем Есениным, Максимилианом Волошиным и живой памятью об Иннокентии Анненском,  и, как настоящий художник, впоследствии отдалился от них, создав свой,  ни на кого не похожий «мир Пастернака».

Открывая литературно-музыкальный вечер, директор Ахматовского музея А.В. Маркевич объяснила собравшимся любителям поэзии, почему она остановила свой выбор на раннем стихотворном сборнике «Сестра моя – жизнь». Два периода в своей биографии Пастернак считал счастливейшими: семнадцатый год, когда он писал «Сестру…», и конец сороковых — начало пятидесятых, когда создавался роман «Доктор Живаго».  Судьба, словно в предвидении будущего, каждому периоду русской революции подобрала летописца. Январь и февраль восемнадцатого достались Блоку («Двенадцать»), девятнадцатый и двадцатый — Цветаевой (лирика Борисоглебского переулка, «Лебединый стан»), двадцать первый — Ахматовой («Anno Domini 1921»), двадцать второй — Мандельштаму («Tristia»), двадцать третий — Маяковскому («Про это»). Семнадцатый — год Пастернака: это благодаря ему мы догадываемся, как все было. Музой поэта-романтика  тогда была героиня-мятежница Елена Виноград,  первая женщина в ряду пастернаковских героинь: Евгения Лурье, Ида Высоцкая, Зинаида Нейгауз, Ольга Ивинская...

Борис Пастернак впервые в жизни почувствовал себя не чужим на пиру современности, а живущим в свое время и на своем месте:

Казалось альфой и омегой —

Мы с жизнью на один покрой;

И круглый год, в снегу, без снега,

Она жила, как alter ego,

И я назвал ее сестрой.

 

Актриса Елена Бурова рассказала предысторию издания эпохальной книги, знакомство с которой делает читателя просто счастливым человеком, хотя бы потому, что даёт понять, что «временами любовь обгоняло солнце»[1]. Путь к поэзии Бориса Пастернака шёл через Марбург. От предложения профессора Германа Когена остаться в Германии для получения докторской степени философии, будущий поэт наотрез отказался.  «Прощай, философия!» - эти слова из автобиографической книги «Охранная грамота» (1931) теперь значатся на мемориальной доске в Марбурге, где некогда проживал и обучался философским наукам безвестный студент, ставший позднее почитаемым классиком.

Но приверженность философии и музыке впоследствии сказалась на творчестве  Пастернака и сделала из него выдающегося, не похожего на других  современников, летописца, опередившего своё время глубоко философичным и образным мышлением. Секрет своего мастерства он открывает в «Охранной грамоте», вышедшей в 1931 г. и запрещённой уже через два года в 1933 г.:

-  Искусство… оно интересуется не человеком,  но образом человека. Образ человека, как оказывается, больше человека.

… Что делает честный человек, когда говорит только правду? За говореньем правды проходит время, этим временем жизнь уходит вперёд. Его правда отстаёт, она обманывает. Так ли надо, чтобы всегда и везде говорил человек?..

В искусстве человек смолкает и заговаривает образ. И оказывается: только образ поспевает за успехами природы»[2].

В 1914 году вышел в свет первый сборник Б. Пастернака «Близнец в тучах». В него вошло знаменитое стихотворение 1912 г. «Февраль. Достать чернил и плакать…», в котором природа и внутренний мир человек на всех уровнях пересекаются и перетекают друг в друга.

1917 год был ознаменован выходом, ещё до революции, второго сборника «Поверх барьеров». Пятью годами позже в 1922 году был издан сборник «Сестра - моя жизнь», посвящённый М. Лермонтову, ставшему для него «олицетворением творческой смелости и открытий, началом повседневного поэтического утверждения».

Начиная с 1936 года, он поселяется в Переделкино. Здесь он пишет стихи и прозу, занимается переводами. На  ложные доносы и предложения репрессировать Пастернака в 1937 году, Сталин уклончиво отвечал: «Оставьте этого юродивого в покое», что спасло жизнь отшельнику. Во время Отечественной войны и эвакуации в Чистополь в октябре 1941 года и  после возвращения в Москву в августе 1943 года он уезжает с бригадой писателей на Брянский фронт. В это время он пишет патриотические стихи: «Страшная сказка»,  «Смерть сапёра», «Победитель» и другие.

Много лет спустя 17 января 1946 года при первой встрече  с поэтом в Лаврушинском переулке в Москве молодой наш земляк  Эдуард Бабаев  запомнил эти уроки поэзии от мэтра  Серебряного века на всю жизнь.  Э. Бабаев приехал в столицу на десять дней навестить своего  больного слепнущего отца и забрать  его домой из Лефортовского  госпиталя  и заодно выполнить просьбу Владимира  Липко – передать подстрочники газелей Алишера Навои для антологии узбекской поэзии:

Если я уеду из Герата,

Вспомнит ли хоть кто-нибудь меня?

На стене лишь сизый свет заката,

Вспомнит ли хоть кто-нибудь меня?

Те первые серьёзные уроки поэтики Эдуард  Бабаев описал в своей книге воспоминаний:  «Для поэзии необходима философия, - говорил Борис Пастернак. – Не как система отвлечённых понятий и формул, а как форма разумения жизни. У нашего поколения была хорошо разработанная философская основа. Был Николай Фёдоров. Его влияние на поэзию ХХ века было значительным. У Маяковского тоже есть экзистенциальные отголоски философии начала века. И  не только у него…»[3].

Эти выдержки из книги Эдуарда Бабаева  автор этих строк  представила на вечере. Они  помогли  ещё лучше оценить значение  книги «Сестра моя – жизнь», стихи из которой выразительно декламировали активисты музея Елена Бурова, Галина Козлова, Раиса Крапаней, Юлия Хорохова: их обязательно надо слышать, чтобы видеть. Геннадий Арефьев под  гитарные переборы задушевно исполнил свои романсы на стихи Бориса Пастернака и пригласил  друзей   на свой  тематический зимний творческий вечер 12 02 17 в РКЦ Узбекистана.

Выступавшие ахматовцы вместе со слушателями сделали вывод, что если проследить  творческий путь Пастернака от его раннего творчества 10-20 –х годов и, в частности,  книги «Сестра моя – жизнь», к его поздними произведениям 50-60-х годов прошлого века, то можно заметить изменение стиля от экспрессивного, с  зачастую чисто зрительными образами, к глубинному постижению сути вещей. Особенно это ярко проявилось в поэтическом мире его романа «Доктор Живаго». 

15 ноября 1957 года на итальянском языке выходит роман Б. Пастернака «Доктор Живаго» -  главное дело его жизни. В 1978 году «Доктор Живаго» издаётся на русском языке. Окончательный авторский текст  романа был опубликован А. Твардовским в «Новом мире» по архивным машинописным корректурам в 1988 году,  через 30 лет  после его выхода в свет. Пастернаку за этот роман Шведская академия словесности и языкознания  присудила Нобелевскую премию, но писатель под давлением общественности, угрожающей лишить его гражданства,   вынужден был отказаться от неё. Ответ Б.Пастернака был таков: «Я не ожидаю от вас справедливости. Вы можете меня расстрелять, выслать, сделать всё, что вам угодно. Я вас заранее прощаю. Но не торопитесь. Это не прибавит вам ни счастья, ни славы. Но помните, всё равно, через несколько лет вам придётся меня реабилитировать». В стихах незадолго до своей кончины он  написал ответ под названием «Нобелевская премия» (1959). Оно заканчивалось такими стихами:

……………………………..

Что же сделал я за пакость,

Я убийца и злодей?

Я весь мир заставил плакать

Над красой земли моей.

Но и так почти у гроба

Верю я, придёт пора –

Силу подлости и злобы

Одолеет дух добра.

Борис Леонидович Пастернак умер 30 мая 1960 года от рака лёгких.

Андрей Вознесенский в своём очерке «Прорабы духа»  писал об этих трагических днях прощания с великим поэтом. Он говорил, что для него, с шестнадцати лет знавшего Пастернака, его дача в  Переделкино опустела после его ухода в вечность. Но он его запомнил живым четырнадцатилетним подростком, который всегда присутствовал в нём даже в его  зрелые годы:

«Фигура в плаще, паря, не касаясь земли, над водой приближалась к берегу. На лице блуждала детская улыбка недоумения и восторга.

Оставим его в этом золотом  струящемся сиянии осени, мой милый читатель.

Поймём песни, которые он оставил нам»[4].

Автор этих строк посчитала уместным дополнить высказывания А. Вознесенского посвящением  «В Переделкине»Борису Пастернаку моего старинного друга, трагически погибшего, Анатолия Гракова (1939-1991), одного из его горячих поклонников:

Природу я застал врасплох,

И дали только еле-еле

Осенний сказочный чертог

Завесить дымкою успели.

 

И вот он весь передо мной,

Как откровенье о печали

Или ландшафт красы земной,

Которой мы не замечали.

 

Здесь левитановский простор,

Напастью отданный в потраву,

Родит в груди такой восторг,

Что явно не уместен траур…

 

Сосна, кустарник с трёх сторон,

В сплетенье трав застыли строфы.

Здесь в обелисковый бетон

Впечатан гениальный профиль.

 

Здесь навалилась ширь небес

На кручу – страшно прикоснуться,

И так далёк за полем лес:

Как ни тянись – не дотянуться.

 

Здесь начинаются азы,

И здесь кончаются сомненья.

И это – формула грозы

И вечности определенье.

(октябрь, 1968).

 

Литературно-музыкальный вечер в ахматовском музее ещё раз напомнил нам о том, что имя Пастернака останется  в литературе, а не в её истории. Он и впредь будет интересен тем, что всегда оставался верен себе, не был суетлив, никого ни разу не толкнул, не пробивался к сытной кормушке и смело критически говорил с трибуны Первого всесоюзного съезда советских писателей в 1934 году: «Не жертвуй лицом ради положения!..»[5]. Его задача была – отыскать человеку место в едином, меняющемся мире, который  может существовать только в нравственной оценке героя и его творца. Нам известно, как Б. Пастернак помогал Осипу Мандельштаму,  Льву Гумилёву, Н.Н.Пунину, Е.С. Гинзбург и многим другим, несправедливо осуждённым писателям, художникам, музыкантам своим благородным вмешательством в их судьбы. Он признавался:

- …Но у меня осталось великое преимущество – чистая совесть, сознание, что по моей вине или по моему малодушию ни один человек не попал в сеть Люцифера[6].

Причащаясь к очистительному огню стихов Бориса Пастернака на литературно-музыкальном вечере в ахматовском музее, многие из нас по-новому стали понимать разобщенный мир и чувствовать  в его ослепительной яркости, необычности и даже великом трагизме  неистребимую гармонию  и цельность,  единство и единение всего и вся.

 

Гуарик Багдасарова

Фото: Адель Файзуллина