Утренняя звезда узбекской поэзии

Поэтическое творчество выдающегося узбекского лирика Абдулхамида Чулпана мало знакомо русскоязычному читателю. При обилии литературоведческих ссылок и упоминаний, при огромной популярности его произведений в узбекской читательской среде он остается практически известным только по имени за пределами родного языкового ареала.  Количество, а часто и качество переведенных произведений поэта совершенно не соответствуют значению этого автора в истории узбекской поэзии и масштабу его поэтического дарования.

Подвергаемый в 30-х годах ХХ века нападкам и упрекам в «буржуазном национализме», объявленный «врагом народа» и приговоренный к расстрелу «за контрреволюционную деятельность», А. Чулпан оказался надолго вычеркнутым из литературной жизни, и даже после реабилитации в 1956 году его произведения не печатались и не изучались. Только через 30 лет, ко времени бурных политических преобразований 90-х годов прошлого века, он вновь обрел свое законное место в литературной истории Узбекистана, но как раз в этот исторический период в результате процессов межгосударственных размежеваний чрезвычайно ослабели переводческие связи и школы, литературное наследие поэта осталось без достойного переводческого внимания. Ныне приходит время исправить это положение и предложить читателю более объемный и целостный пласт лирики Абдулхамида Чулпана в переводе на русский язык.

Литературное наследие поэта важно и интересно как с точки зрения его неповторимого художественного «Я», так и в аспекте понимания его особой роли в развитии узбекской литературы в переломную эпоху начала ХХ века. Без уяснения этой роли трудно составить целостное представление о сущности и динамике перехода от классической узбекской литературы (условно и обобщенно считая под этим литературную эпоху от Алишера Навои до Фурката и Мукими) к новой, современной, когда в значительной степени сменилась жанровая система поэзии, ее образный строй, понимание эстетической и общественной сути литературного творчества и, наконец, сам литературный язык с его лексическим составом. Без учета влияния  творчества А.Чулпана остается впечатление непостижимой резкости этого перехода, когда после трехсотлетнего доминирования персо-таджикской жанровой системы, после новаторских усилий Фурката и Мукими (относившихся более к появлению стихотворений просветительского характера, но не затрагивавших глубинно образного и стилевого строя лирической поэзии) вдруг появлялась фигура Хамзы, а за ним вся плеяда поэтов советского периода со стихами нового типа (Айбек, Гафур Гулям, Хамид Алимджан, Миртемир и др.) Между тем, все вышеназванные поэты в той или иной мере полагали себя последователями Чулпана.

На материале лирики Чулпана можно уяснить сущность внутренних процессов как в мыслительной, так и художественной сферах национальной жизни: предощущение деятелями узбекской культуры новой эпохи национального бытования и истории, выражавшееся философией, идеологией и эстетикой джадидизма, воздействием художественных поисков и новаций литературы конца Х1Х – начала ХХ столетия, которые ориентировались не только на русско-европейское влияние, но также соотносились с эстетическими поиском других восточных народов и стран, например, Ирана и Турции.

Биография Чулпана, история становления его как поэта дает богатый материал для понимания, в какой мере и каким образом все упомянутые выше исторические и культурные явления начала ХХ века формировали литературную атмосферу того времени и проявились затем в своеобразии его творчества.

Поэт родился в Андижане в 1897 году. Он получил образование из очень разных источников: традиционная, так называемая «старометодная» школа в Андижане, затем медресе Андижана и Ташкента, где он овладевает фарси, арабским и турецким языками (заучивать стихи классиков этих литератур стало его жизненной привычкой). Далее он поступает в только что открытую в Андижане «русско-туземную школу», где овладевает русским языком, знакомится с произведениями русских классиков, интересуется светскими науками. Посредством русского языка обращается к образцам европейской литературы (впоследствии он переводит на узбекский язык «Дубровского» и «Бориса Годунова» Пушкина, «Мать» и «Егора Булычова» Горького, а также посредством русского языка «Гамлета» Шекспира, пьесы К. Гоцци, К. Гольдони  и др.). Здесь уместно отметить и пребывание поэта в России: он  останавливался в Оренбурге, какое-то время работал в Москве в Туркестанско-российском телеграфном агентстве. Уже в двадцатые годы предпринимались попытки перевода стихотворений поэта на русский язык. В 1924 году известный ученый-тюрколог А.Самойлович впервые перевел несколько его стихотворений и опубликовал их в Москве с короткой, но восторженной предваряющей статьей.

Таким образом, молодой Чулпан получил многосоставное восточное и европейское образование и возможность аккумулировать в своем поэтическом мышлении разные культурные влияния. Учет такого культурологического калейдоскопа важен не только в силу интереса к личности и творчеству поэта, но также для понимания того, что такое смешение разнообразных культурных пластов было весьма характерным фактором образовательной и мыслительной жизни всего тогдашнего Туркестана.

Зрелое творчество поэта началось в 20-х годах минувшего века. В 1920 году выходит один из первых сборников узбекской поэзии «Молодые узбекские поэты», в котором было опубликовано тринадцать стихотворений Чулпана. Затем следует издание трех его персональных сборников: «Пробуждение» (1922), «Родники» (1924), «Тайны рассвета» (1926), которые сразу привлекли внимание читателей и критиков. Все они отмечали безусловную новизну поэзии Чулпана. Один из них (В. Махмуд) писал, что «Чулпан является новым поэтом узбеков», что в его стихах «в полный голос звучат узбекский язык, узбекская мелодия». В одной из рецензий содержится замечательное высказывание о молодом таланте, который, «надел на узбекскую поэзию новый халат». Это выразительное определение очень верно характеризует ту художественную трансформацию, которую Абдулхамид Чулпан осуществил в сфере узбекской поэзии.

Конечно, бурные социальные изменения революционного периода оказывали огромное воздействие на литературное мышление авторов. Чулпан воспринимает народное движение как пролог к национальному обновлению, к новому этапу его бытования, где образованность и социально справедливый уклад жизни сделают страну благополучной. Джадидам самым важным представлялся не столько социально-классовый подход, в котором национальное оказывалось как бы вторичным, но именно полнота национального самовыражения. Главное – преодолеть образовательное и техническое отставание. Устами героя чулпановского рассказа «Доктор Мухаммадьяр» говорится: «До каких же пор будет продолжаться эта отсталость?.. Почему вы стоите, разинув рот, не пользуясь плодами науки и просвещения?»

Поэтическое осмысление социальных бурь этого периода, стремление к свободе, выразилось в целом ряде стихотворений Чулпана («Разрушенному краю», «Прекрасная Фергана» и др.). Своей темпераментной ритмикой, ораторским пафосом, публицистичностью эти стихотворения не только определяли художественную доминанту поэзии Чулпана 20-х годов, но в известной мере стали прообразами социальной и гражданской лирики авторов советского периода. Это стихи с идеализацией народного движения и романтическими ожиданиями будущих преобразований. Показательными словообразами этих стихотворений явились «оковы», «бунт», «вольность» и т.п. Сопоставление народного движения с морской стихией, символическое сбрасывание оков – характерные образные уподобления как для Чулпана, так и для поэтов более позднего времени.

Народ – это море и это волна,

Народ – это сила, что мщеньем полна,

Народ – это бунт, чья стихия вольна.

 

Нет силы, восставший народ обуздать,

Нет власти, способной его удержать. 

 

Он жаждет свой край сделать вольной страной,

Да скроется тень над его головой. («Народ»)

Двустрочные строфы, энергичная ритмика, образная простота и яркость сообщали текстам выразительность и обращенность к широкому кругу читателей. Стоит отметить в стихах такого бунтарского толка не только социальную составляющую, но всегдашнюю мысль о необходимости становления национального самосознания, освобождении от пут и оков народной души, человеческой личности:

Но ты ведь жив, ты не умирал,

Ты – человек, ты людского рода:

Не покоряйся, оковы сбрось –

Тебе рожденьем дана свобода! («Душа»)

В 30-ые годы для поэта наступает пора тяжелых испытаний. Он заболевает сахарным диабетом, его произведения перестают печатать, он подвергается преследованиям как «буржуазный националист». Поэт будет именно в творчестве находить успокоение, словно противопоставляя его социальной действительности, которая не оправдала его надежд:

Воображение, мечты – они прекрасны,

Но так смущает правды строгий вид.

Те звезды, что в мечтах сверкают ясно,

Для них огонь в душе моей горит.

Прекрасные мечты, цветы воображенья,                                                                                                                                                                                  Лелейте же мои желанья и стремленья!

Помимо гражданской поэзии в поэтическом наследии Чулпана существенное место занимают пейзажная и любовная лирика. Исследователи отмечают следование поэта традициям классиков, прежде всего Алишера Навои (стихотворение «Любовь каландара»), и творческое переосмысление поэзии с тенденцией реалистического описания явлений природы и человеческих чувств и отношений. Так в стихотворении «Лист» содержатся реальные картины весенней природы и повседневного быта.

Детишки на нить привязали жука

И в небо пускают, играть им охота,

Зачем его, бедного, держат пока

И не хотят отпустить на свободу? 

Финал стихотворения несколько необычно сопоставляет красоту живой природы с красотой классических образов восточной поэзии – гурий, ангельских дев.   

И я не пущу в свое сердце огня,

Пусть ангелы в девушек преобразятся,

Но, хоть через край наполняет меня

Дыханье цветов – не могу надышаться!  

 

Не стану я ангельских дев целовать,

Но трепетный листик к губам прижимать…

На подобном переплетении двух миров – действительного и условно-поэтического – во многом основывается своеобразие художественного стиля Чулпана, обретающего в этом сочетании черты романтической окрашенности и тонкого поэтизма в отношении мира реального. Здесь имеет место поэтическое новаторство, не разрушающее классического наследия, но продвигающее его, развивающее в условиях новой эстетической действительности и не впадающее в эклектику.

Меняется и содержание традиционных лирических ситуаций. Героиня, которая сама «входит» в стихотворение («Мгновения любви») в качестве традиционной красавицы («Ты – повелительница красавиц, // Это в глазах у тебя я прочел…»), которая «сопровождается» традиционным воспеванием ее красоты, затем отделяется от классического образца, разуподобляется с ним.  Она отделяется от поэтических аналогов и прообразов даже ситуативно, ибо из символической фигуры превращается в живого человека, сама оказываясь читательницей стихов лирического героя:

Ты видела ль гурий в пурпурных одеждах

И пери – моих вдохновенных созданий?

Ходила ли ты, оживляя вселенную,

По тропам с цветами моих страданий? («Мгновения любви»)

От пери остается только внешнее уподобление, но утверждается жизненность земной любви. Традиционные фрагменты с пением цветов, плачем соловьев, стыдом за свое несовершенство перед подлинно красивым – все это присутствует как поэтическая идеализация. Но за этим проступают реальные человеческие чувства и отношения. Лирический персонаж любит не поэтическим чувством-фантазией и книжными страстями, но действительным чувством. И возлюбленная важна ему не только вдохновляющей аналогией с персонажами газели, но жизненной реальностью.

Чулпан трансформирует классическое наследие, не отбрасывая его, но используя как элемент романтизации и высокого стиля. Это не революция, но эволюция, не отрицание, а переход, не эклектика, но новая гармония. Условные образы классической поэзии (страдающий и ищущий подлинности лирический герой, возвышенные гурии и пери) и ситуации – недосягаемость идеала, снисхождение, обманчивая близость, «жестокость» красавицы и проч., преподносились в классике как символическое выражение проблем духовной жизни человека, его смыслового поиска; теперь же они становятся возвышенными сравнениями и метафорическим обрамлением реальной жизненной ситуации.

Весьма значащими качествами таланта Чулпана являлись помимо художественного переосмысления классического наследия его поразительная звукопись, мелодичность и емкость поэтической фразы. Это позволяло поэту при использовании подчас достаточно традиционных образов и поэтизмов звучать необыкновенно свежо и оригинально. Так, в одном из самых известных стихотворений Чулпана «Гузал» («Прекрасная») мы ощущаем эффектность фразового построения текста, ритмическую чеканность, подчеркнутую эффектным использованием помимо строчной еще и внутренней рифмы. Здесь нельзя обойтись без текста оригинала:

Кўзимни оламен ой чиққан ёққа,
Бошлайман ойдан-да сени сўрмоққа,
Ул-да айтадирки: «Қизил яноққа
Учрадим тушимда, кўмилган оққа.
Оққа кўмилганда шунчалар гўзал,
Мендан-да гўзалдир, кундан-да гўзал!..

Достоинство такого рода стихотворений не столько в новом содержании, но в индивидуально-стилевом его выражении, в тонком эстетизме поэтической фразы, ритмической чеканности и фонетической гармоничности.

Своеобразие и поразительная нетрадиционность лирики Чулпана, «непредсказуемость» его чувственных поворотов, эмоциональных порывов, лирических сюжетов в сочетании с творческим переосмыслением классического поэтического наследия делают Чулпана совершенно уникальной фигурой в истории узбекской литературы. Предшественник многих поэтических тенденций и течений литературы ХХ века и нового столетия, поэт в полную меру оправдал избранный им тахаллус (псевдоним) Чулпан[1]: он поистине стал утренней звездой современной узбекской поэзии.

                                                                        Николай Ильин