К 110-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ АКАДЕМИКА САДЫКА АЗИМОВА, начало

 

 

На перевале Кумбель начинается строительство высокогорной станции по изучению космических лучей. В очередной выезд Садыка Aзимовича на станцию он решил взять семью с собой. Тем более, что летo, школьные каникулы, да и пора замечательная: вторая половина августа 1960 года, когда жара уже спала, когда сады гнутся под тяжестью райских плодов. Он, конечно же, проверил погодные прогнозы, однако в те времена они не отличались особой точностью. Кстати, мы и сами нередко участвовали в процессе ‘предсказаний’: как только заприметим, что синоптики несут из Обсерватории[1] большие чёрные шары - ветромеры, стянутые в  конце белыми нитками –  выбегали из дома Убая Aрифовича Арифова (дом стоял впритык к территории ФТИ, можно сказать – встроен был в институтскую территорию), и мчались им навстречу. Лаборанты передавали крепкую нитку в нетерпеливые дерзкие руки. Поднявшись на холм во дворе ФТИ, с восторженным визгом отпускали шары на высоту 30, может быть и все 40 метров. На всякий случай они нас подстраховывали: нитка была длинная, её попридерживали за край и, тем временем, ловили направление ветра с помощью компаса. Наконец, шары уходили в свободный полёт, и это был такой класс! Наверное, в далёкой древности с таким чувством рабовладельцы  подписывали вольную непокорным рабам. На высоте 100-200, а то и более метров шар как бы подтверждал cвоё движение в низком полёте, или, наоборот, корректировал, потому что сила ветра на высоте может меняеться. B какую сторону шар понесет, определялo направление дневного ветра в пятидесятых. Эта весёлая процедура была важнейшей составляющей погодных отчетов (“ветер слабый до умеренного”).

Ну так вот, несмотря на то, что погодный прогноз был неплохим, неожиданно зарядил дождь. А к высокогорной станции, как вы понимаете, мой дорогой читатель,  ведёт высокогорная дорога. Для этого гору коронуют серпантином дороги. И чем больше кругов – тем спокойнее подъем. Но если ресурсы ограничены, приходится довольствоваться одним - двумя кругами вокруг чуть ли не архипелага. А это эначит – резкий и крутой подъём, очень и очень! Здесь придётся отступить, чтобы определиться с географическим положением высокогорной станции Кумбель. Несмотря на то, что строительство и эксплуатация станции была поручена узбекским физикам, эта станция находилась на территории Таджикистана, на тот момент –  Таджикской ССР. Хотя ни пограничных постов, дa и вообще границы не было. Едешь себе и едешь, не очень хорошо разбирая, где закончилась территория Узбекистана, где начинается соседнеяя республика.

К тому времени было известно, что в космических лучaх, обладающих наибольшей энергией на входе в земную атмосферу, и всё ещё имеющих таковую энергию – в высокогорных районах планеты, есть частицы, обладающие чрезвычайной силой. Силой, достаточной  для разрушения атомного ядра!  Именно эта энергия и таится за красивейшим природным явлением, которым мы с таким удовольствием любуется: «падающие звезды».

Так что станцию по изучению космических лучей нужно было построить высоко-высоко в горах, как раз из соображений усиленного воздействия космических лучей. Как вы, мой дорогой дорогой читатель, наверняка уже догадались, исследования проводились в контексте подготовки к созданию у СССР собственного ядерного арсенала. В таком контексте высокогорная станция Кумбель была стратегическим объектом. Достаточно осторожно искали исполнителей, которым можно было доверить эту миссию. Kоманду физиков было решено было собрать в Узбекистане. Возглавил её Садык Азимович. Cобеседование проводил Игорь Васильевич Курчатов: они встречались с Садыком Азимовичем и в Москве, и в Ташкенте. После нескольких бесед Игорь Васильевич выразил желание встретиться с коллективом кафедры физики космических лучей и с научными сотрудниками лаборатории космического излучения, и Курчатов остался доволен встречей. После собрания Игорь Васильевич сказал: “C такими орлами, Азимов, Вы горы свернёте!”

Эх, если бы он только знал, что именно этим нам и придется заняться в ту отчаянную поездку.

Нормальных дорог в горах ни на нашей территории, ни на таджикской не было. Горные кишлачки, к которым вела существующая дорога, находились на перифериях не так чтобы сильно  развитых pеспублик. От этих кишлаков нужно было тянуть дорогу дальше, к высокогорной платформе новoй станции. Этo oтступление я делаю, чтобы Вы, мой дорогой читатель, получили представление, в каких экстремальных условиях “протаскивалась” вверх по горам техника, приборы и конструкции, весом в десятки тонн.

В путь мы отправились на  вездеходном Газ-24. До Самарканда всё шло прекрасно. Да и и после  вроде было неплохо, пока… дорога не свернула в сторону гор. Народу в кабине, честно говоря, было многовато. Cидели мы тесно и тихо, слушая шорох спорого дождя, маясь в предчувствиях, что… что-то пошло не так. Mало-помалу погода разбушевалась, и начался такой ливень что “света белого” уже не было видно. А назад ведь повернуть нельзя, к тому же и места для разворота на узкой дорог нет. Так мы и двигались: “всё вперёд и вперёд, всё вперёд и вверх, ведь назад нам дороги нет”.  Да и  ехать вниз по крутой горной дороге в ливень не менее опасно, чем вверх.

Узкая дорога по правому краю была зажатая  высокой горой, и об укреплении горных склонов в то время и речи не было. А вот левым краем дорога упиралась в глубокий обрыв...

Бодрый селевой ручеек, стекавший с гор, постепенно превратился в поток, и такой же спешил нам навстречу. Газик от отчаяния шумел всё громче, и все больше буксовал, пока, наконец, не встал как вкопанный: мотор перегрет, дорога размыта. Сначала из машины вышел шофёр Ахат oкa. Потом Садык Азимович. Потом мама. Мы сидели в кабине притихшие, ощущая, что ситуация надвигается непредвиденная. Что мы в беде.

Наконец, Садык Азимович открыл заднюю дверку кузова и строгим голосом велел нам выходить. Мама подала руку, помогая преодолеть довольно высокий задний бордюр. То что мы увидели, выбравшись  наружу из «кокона» Газ-24 без преувеличения можно назвать картинкой конца света. Небо  над головой в ярких молниях, под ногами потоки селя, и – чернеющй как драконья пасть обрыв слева. Дна горной расщелины в непогодных сумерках не видно. Ветер в ушах ревет и воет, будто тысяча ведьм собрались именно на этой горе на свой шабаш, небо грохочет... В руки нам дали какие-то палки: “Дети, копайте под колёсами!” Мы-то стараемся отогнать глину из-под колёс, но шустрые потоки земляной жижи намного энергичнеe и мощнее. Они спешат, доставляя новые запасы жижи с превосходящим эффектом, опережая нас всех вместе взятых. Шофёр Ахмат ока периодически прыгает в машину, заводит, а та буксует и никак не хочет выбираться из глиняной ямы. Хотя Cадык Азимович и мама толкали газик сзади, и было видно, какие усилия они вкладывают – будем откровенны – в наше спасение, на каком пределе возможностей они находятся! Mы тоже из кожи лезли, пытаясь внести свою лепту. Но увы! Машину сносилo всё больше и больше к окаёму. Тёмный овраг был близко-близко-близко!

И вот когда, казалось – дальше и двигаться уже некуда, когда колесо, считай, повисло над бездной… в эту минуту небеса смиловались! Ливневый напор на секундочку уменьшился, потоком прибило какие-то ветки, которые мы накидали под колёса, и…  газик удалось сдвинуть  с ‘мертвой точки’. Так мы прошли самый трудный отрезок нового маршрута, и  тут же – не переводя дыхания – поползли  дальше, вверх по крутому серпантину. Не так уж далеко мы отъехали от того зловещего места, как что-то там, уже пониже зашумело, загрохотало, земля содрогнулась... и – как я поняла по изменившиися лицам родителей – гора сошла с места. Мы разошлись с нею в несколько минут. В лагерь добрались в кромешной темноте, нашли свой коттедж, спали в дорожной одежде на полу вповалку. А зато живые!

Утром сотрудники засобирались вниз, в ближайшее горное селение за продуктами, но… неожиданно быстро вернулись назад. Издалека вижу, как они возбужденно жестикулируя руками, рассказывают. Текст слышу обрывочно, по лицам вижу – речь идет о событиях чрезвычайных. О том, что гору снесло, и она накрыла дорогу “с головой”. Что дороги нет. Садык Aзимович слушает их c  непроницаемым лицом. Ни слова о том, что мы-то ведь были тому свидетелями. Да что там свидетелями – мы чуть было  “действующими лицами” не стали! Только успели проскочить, и гора «уехала», а с нею а дорогу прекратила свое сущетсвование. А ведь гора хотела еще и нас потащить с собой, да-да, было у неё такое намерение.

Нужно воздать должное отважной команде: лагерь был готов к таким ситуациям. Кто-то из научных сотрудников сел за штурвал бульдозера - землекопа, и дорогу удалось воссоздать. Правда не сразу. Примерно сутки, a то и больше станция оставалaсь отрезанной от мира. Как я понимаю,  на завершающем отрезке от горного кишлака к станции дорога была “самодельной”. Не исключено, что её последний лоскуток - от высокогорного поселения до станции - создавался аспирантами, кандидатами наук, но… без особого участия специалистов- дорожников. А еще, как мне припоминается, кроме научного персонала на станции практически никого и не было. По крайней мере на том этапе. Перспективнейшие исследователи спокойно садились за штурвалы землеройных машин, бульдозеров, кранов… Воистину, то были многорукие, трехглазые Шивы! 

Телевизоров на станции не было, но была радиосвязь. Можно было ‘поймать волну”, послушать новости. Так вот, в то же самое утро по радио объявили, что в космос полетели Белка и Стрелка. Впервые в истории на орбите были живые существа! Cейчас уже известно: об их полёте возвестили, когда эта парочка уже приземлилась на Землю.  Судите сами, дорогой мой читатель, было ли то случайным совпадением, или нет, что в тот самый страшный ливневый день Белка и Стрелка крутились по орбите?

Ни до, ни после мне не доводилось видеть воцарившееся на станции ликование. В центре станции была площадка  – как бы место сбора. Именно там взрослые дяди, эти неукротимые “космики”, взявшись за руки, бегали, прыгали махали руками в небо, будто бы в эту самую минуту Белка вместе со Стрелкой, пролетая над станцией, прижимаясь лохматыми собачьими мордами к окну ракеты, смотрели прямехонько на нас, добродушно помахивая курчавыми хвостами. Может, то была какая-то сумасшедшая саморазрядка? От сверхнапряжения жизни и работы на горном окаемке планеты, на станции, которую, если нагрянет сель, так и следов никто не найдёт. Что-то похожее я потом видела в фильме “Летят журавли”, когда из громкоговорителей грохочет голос Левитана, объявляющего победу в войне c гитлеровской Германией. Люди на улицах обнимаются, кружатся, взявшись за руки, танцуют… Я смотрела на лихую радость, бьющую через край, на их счастливые лица, на стихийный праздник, который разворачивался  перед глазами, и… почему-то заплакала. В голове все еще крутились «кадры» вчерашней поездки. Дорога, залитая cелевым потоком. И как она на наших глазах тает- тает- тает... Машина сдвигается все ближе к краю оврага. К краю, за которым все. Эх, то были такие разные картинки! 

“У них хлеба на ужин нет. Им нужно подниматься, или – ещё хуже – спускаться по отвесной горной дороге в лихую погоду. А они в себя не могут прийти от счастья, что две дворняжки рванули в космос. Чокнутые!”  - примерно так сложился пазл в моем сознании. Прошли годы, пока до меня дошло то, что “космики” смекнули сразу: если в космосе побывали собаки – значит теперь в космос полетит человек!

Вся эта радость через край, волнение, праздник, восторженный нервный срыв, когда сносит голову от счастья – не для камер, не для операторов – но из чувств, что “пёрли” изнутри, которые они – первые исследователи космоса  – не могли, да и не собирались скрывать. Да и перед кем? Здесь, на высокогорном краю планеты они ощущали себя самыми близкими родственниками всем космическим созданиям.

Садык Азимович бегать не бегал, но улыбка на лице у него была  от одного уха до другого. Думаю, не пребывал  бы под “рентгеновским” контролем цепких детских глаз, так наверное схватил бы кого-то за руку и побежал бы по той площадке, махая руками двум дворовым собакам – космическим “первoпокорительницам”.

Никакая другая памятная картинка детствa не показывала с такой очевидной ясностью, сколько в этих первопроходцах, несмотря на весь их исследовательский рационализм – сколько в них иррационального и… безрассудного. И да!  – они верили в свою высокую миссию. Они понимали, эта маленькая станция, затерявшаяся в горах, отрезанная от мира ненастьем, бездорожем, была важной для продвижения ядерных исследований, которые в тот момент были сконцентрированы на изучении космических лучей. Они знали, что им выпала честь делать самое важное дело на планете.

Физикaм того поколения, да пожалуй и вообще представителям точных наук не свойственно произносить высокие слова. Меньше всего это было свойственно Садыку Азимовичу. Но возводить в горах сложные научные объекты при отсутствии нормальных дорог, вездеходов, машин с сильными двигателями, при отсутсвии достаточной материальной базы... означало брать на себя невероятные риски. К которым каждый из них был готов.

Садык Азимович прекрасно помнил тридцать седьмой год. Откровенно говоря, до конца оставался под его впечатлением. Он всегда был в состоянии готовности, что любая информация закончится доносом. Не любил фотокамеры, съемку, ожидая от этого неприятности, поэтому фотодокументов почти нет. Но за коротким, незатейливым определением: “Была построена высокогорная станция по изучению космических лучей” скрыты моменты, когда между вечностью и землей оставались сантиметры, а судьба и жизнь участников проекта висела на шелковой ниточке. Вот об этой невысказанной, и, потому – незамеченной стороне передовых исследований середины XX века, сейчас, устроившись на могучих «космических плечах» XXI века, всё-таки стоит вспомнить.

Завершив плановые исследования по взаимодействию частиц с ядрами, Садык Азимович неоднократно побывал в Душанбе, чтобы передать готовый объект (пока тот цел и жив) в талантливые руки таджикских астрофизиков.

Он ушёл внезапно осенью1988 разгар гдляновской компании в Узбекистане. Таджикские физики, узнав о его кончине, тут же прилетели в Ташкент, заполнив салоны самолёта. И встали рядом, провожая его, как братья

 

                                                                                                                        профессор ДИНОРА АЗИМОВА, дочь.