Навстречу 100-летию со дня рождения народного художника Узбекистана Рахима Ахмедова. Среди лучших его картин есть и портрет известного тележурналиста, искусствоведа Шахнозы Ганиевой. И вот, что она вспоминает

Есть такие люди, которые надолго остаются в нашем сердце. Их облик, их наследие, в конце концов, их романтичная профессия — все заставляет человека еще и еще раз возвращаться к их образам. Такими для меня были великие классики, книгами которых зачитывалась в юности, такими уже в более зрелом возрасте были уникальные мастера живописи — Леонардо да Винчи, Диего Веласкес, Франциско Гойя, Винсент Ван-Гог и Амедео Модильяни.

Этот список был бы не таким коротким, если бы жизнь не была столь строгой и вполне реальной. Ведь и опыт наших кумиров, или, как их называл Шарль Бодлер, — «маяков» — всегда живет в нашем воображении. А жизнь даже самого простого человека требует от него адекватности своему времени и сегодняшним проблемам. А в памяти культуры, как писал Зигмунд Фрейд, ничего не проходит бесследно, а остается надолго в нашем подсознании и передается из поколения в поколение.

Возможно, поэтому у каждого времени — свои герои. Таким героем, преемником лучших традиций в искусстве был для меня Рахим Ахмедов. И не потому, что его живопись никогда не противоречила существующей в ту эпоху идеологии, а, скорее, напротив — несмотря на это, будила в человеке понимание потаенных законов красоты. Стоит только вспомнить его лучшие полотна: «Утро. Материнство», его изысканные зимние пейзажи и буйство красок в натюрмортах. Парадокс, но парадоксальным было и творчество художника, и, пожалуй, вся его жизнь...

Я понимаю это только сегодня — а тогда в детстве (мы жили в одной махалле с Рахимом Ахмедовым) он был для нас одновременно человеком, не вписывающимся в общественные рамки поведения и внешности, присущих авторитетным людям того времени. Невысокий и, несмотря на свой возраст, всегда с длинными прямыми волосами, пронзительным взглядом, и, пожалуй, самое главное — абсолютной уверен- ностью в себе — он казался совершенно неординарным человеком, пришедшим, скорее, со степных просторов времен Чингисхана.

Будучи в то время председателем Союза художников Узбекистана, он не был похож на чиновника высокого ранга, но всегда пользовался безукоризненным авторитетом и среди равных ему по должности, и среди своих коллег — художников, как и старшего поколения, так и совсем молодых.

Сегодня, задумываясь над тем, какую роль сыграл этот человек в судьбе искусства Узбекистана, понимаешь, что он был настоящим «двигателем» — человеком честным и искренним, никогда не изменявшим себе и своему искусству. По тем временам Рахим Ахмедов был очень смел, он умел вести нелицеприятный разговор и одновременно поддержать человека в его непростой период. Случаев, подтверждающих мои слова — море. Но я расскажу лишь о тех, свидетелем которых была сама.

Работая в то время в литературно-драматической редакции Узбекского телевидения, я делала программы о художественной жизни республики. Это были очерки  о народных мастерах, художниках, репортажи с выставок, открытия Декад литературы и искусства, очень популярных в то время.

Естественно, что в редакционном плане была и передача о Рахиме Ахмедове. Сегодня я, конечно, не помню подробностей этих съемок. Это было в самом начале 80-х годов, еще до «перестройки», но записывая интервью с Народным художником, я была поражена тому, с какой искренностью и деликатностью он рассказывал о своем сиротском детстве, о годах учебы в институте, о своем становлении и о своих работах.

В его рассказе было столько драматических моментов, что принимая передачу, руководство редакции сомневалось, можно ли все это пустить в эфир. В те годы «всеобщей благостности» не принято было говорить в эфире о сложностях жизни. Но авторитет Рахима Ахмедова оказался более весомым, да и мое твердое убеждение, что нельзя «отмонтировать правду жизни», сделали свое дело. После споров передача была допущена в эфир. По сетке вещания программы этот цикл шел в самое смотровое время — вечером. И каково же было мое удивление, когда через час после эфира на пороге нашего дома появился Рахим Ахмедов. Он был очень доволен и возбужден. Как выяснилось, сразу же после окончания программы ему позвонил сам 1-й секретарь ЦК КП Узбекистана Шараф Рашидов, что уже само по себе было неординарным  действием . По словам Рахима Ахмедов, он был восхищен и творчеством  художника, и тем, как эта тема  была раскрыта в программе.

Подумать только, где была я, простой редактор, автор программы, и «сильные мира сего». Но сегодня через пелену многих лет этот поступок Рахима Ахмедова кажется мне более чем  логичным. Такой он был человек — справедливый и эмоциональный. Несмотря на свое высокое положение, он не постеснялся поделиться своей радостью с автором программы.

После той передачи, возможно, в знак благодарности, Рахим-ака выразил желание написать мой портрет. Несмотря на свою молодость, я сразу поняла, что для меня это — большая честь. Мое воображение сразу воскресило в памяти портреты, которые писали Леонардо и Ренуар, Тулуз-Лотрек и Гойя.

Конечно, я не могла отказать мэтру и терпеливо (к неудовольствию моей бабушки) выдержала 2 или 3 сеанса. Позировать было сложно — сидеть без движения несколько часов. Рахим Ахмедович молча делал наброски к предстоящему портрету.

Но, к сожалению, работа на телевидении требовала большой отдачи, и у меня элементарно не было времени. Я чувствовала большую неловкость, что не могу найти времени и заглянуть к художнику. Прошел год. И вдруг на очередной персональной выставке Рахима Ахмедова я увидела свой портрет. Он был неожиданно для меня довольно большого размера. С холста смотрела более взрослая, «натянутая как струна», погруженная в свои мысли девушка. Вертикальный формат, темный колорит фона, темное платье. Что-то неуловимо тревожное кольнуло меня... Резонанс на портрет «медийной личности» был большой. Статьи о вернисаже Рахима Ахмедова в периодической печати сопровождались репродукцией с этого портрета.

Мнения были разные — одни говорили, что я совсем «не похожа», другие — что художник не уловил характера. Однако каждый раз, когда я это слышала, невольно вспоминала портреты кисти Ван Гога, где его портретируемые только со временем становились похожими на свои портреты («Портрет Доктора Гаше»). Возможно, уже тогда Рахим Ахмедов увидел мое будущее, тяжелейшую работу между двумя государствами (собственного корреспондента, а затем и заведующего Среднеазиатским бюро программы «Время» Первого канала России), потеря близких мне людей... Впрочем, речь сейчас не об этом.

Но этот портрет, по моему глубокому убеждению, еще раз подтвердил большой талант живописца, перед которым практически все «снимали шляпу». Через несколько лет от дочери Р. Ахмедова Эльмиры я узнала, что Рахим Ахмедович не раз возвращался к этому образу, что есть еще два моих портрета, написанных темперой и углем.

По настоянию моего мужа, который хотел увидеть эти работы, а возможно, и приобрести их, мы заглянули в мастерскую Рахима Ахмедова. Он нас принял очень радушно и там во время нашей беседы вдруг показал свою работу, которую написал еще в 2003 году. Это был великолепный натюрморт. На глубоком красном фоне — большие солнечно-желтые подсолнухи в вазе. Сочетание синего цвета скатерти и яркого фона будили непонятное волнение в человеке, увидевшем это произведение. Натюрморт пронизан жаждой жизни. Мы с мужем мгновенно приняли решение приобрести его. Так мы стали счастливыми обладателями полотна Рахима Ахмедова. Что касается моих портретов — первый уже был в коллекции Государственного музея искусств Узбекистана, а по поводу темперы и рисунка углем — мы так и не договорились. Пообещав еще раз вернуться в мастерскую, мы попрощались с Рахимом Ахмедовым. Он был весел и уверен в себе. Таким мы и запомнили этого удивительного человека. Тогда мы еще не знали, что это будет наша последняя встреча.