Цена познания (Спектакль "Сон бабочки" по новелле Т.Зульфикарова "Первая любовь Ходжи Насреддина" в театре-студии "Дийдор")

Песочница, доверху заполненная желтоватым песком, занимает всю небольшую сцену театра «Дийдор». Зрители рассаживаются по ее периметру с трех сторон. Пространство зала и сцены замкнуты камышово-гранжевым обрамлением. В двух-трех местах небрежно свисают маленькие бордовые коврики. Оформление и костюмы тщательно и с любовью выполнены художниками Доно Ганиевой и Лобар Полвоновой. Вплотную к заднику примыкает покрытый курпачёй небольшой сундук, на котором весь спектакль просидит «музыкальное сопровождение» - оркестр из двух исполнителей. Если присмотреться, можно увидеть на песке рисунок, напоминающий план древнего городища на археологических раскопках. В первые же мгновения рисунок будет стерт босыми ногами героя спектакля, юного Насреддина.

Читавшим новеллу Т.Зульфикарова, все описанное вряд ли напомнит прозрачно акварельную печаль этой поэтической притчи о юности Ходжи Насреддина. Пластика ажурных орнаментов и образность восточного мировосприятия,  выраженная в изящном совершенстве русского языка, на котором пишет автор,  сплетаются в уникальную стилистику философской поэтической прозы Тимура Зульфикарова. В шелковистом коконе этой поэмы в прозе, упрятан известный с детства сказочный сюжет о любви бедного юноши и принцессы, о праведной борьбе за справедливость, о бедности и богатстве, добре и зле…

Режиссер спектакля Барзу Абдураззаков, отталкиваясь от особенностей    и философского смысла новеллы,  выбирает несколько иную, более густую палитру красок для этой истории, поднимает фольклорный сюжет на новый уровень драматизма, новый уровень обобщения.

Между мечтой и реальностью живет герой. Его играет Нурмухаммад Иброгимжонов, которому, порой, чуть не хватает легкой юношеской придурковатости, но зато с избытком хватает вольнолюбия и искренности. Еще не Ходжа, юный Насреддин живет в согласии   со своим естеством, в согласии с природой, но в несогласии с окружающей его  жизнью. Он мечтает уйти из родного дома, в грезах своих летает вольной птицей, чтобы с высоты  увидеть жизнь большого мира, жизнь других людей. Преодолевая соблазны удовольствий  в гареме с красавицами наложницами, он мечтает о настоящей и чистой любви. Встречает  эту любовь, но в борьбе за нее теряет и любимую, и лучшего друга. Обессиленный, избитый, подавленный, но не запуганный и не прогнувшийся, он вынужден расстаться со всем, что ему дорого…  Спектакль о выборе жизненного пути? Да, и об этом тоже. Но не только.

История  первой любви Ходжи Насреддина разыграна на маленькой сцене театра – студии «Дийдор»  динамично и самозабвенно, порой на грани физического надрыва. Не хотел бы я оказаться на месте Насреддина, когда над ним склоняется зашедший в гневе Талгатбек Бобура Юлдашева, и кажется, что, сидящим в полуметре от них зрителям, слышно не только тяжелое, прерывистое дыхание разъяренного Талгатбека, но и дробный стук сердца Насреддина. Или испытать предсмертные мгновения Рустама Палвана… Образ  этого  жизнерадостного крепыша,   друга и наставника, пожертвовавшего своей жизнью ради Насреддина, в исполнении Джурабека Арзиева, пожалуй, единственный «чисто» бытовой образ спектакля, из тех, каких  прежде называли  истинно народным характером, ярким народным типом.

История влюбленного правдолюба  Насреддина, столкнувшегося с грубыми реалиями  жизни, по ходу действия обрастает разнообразными аллегориями и символами, вырастая в итоге в яркую сценическую метафору народной судьбы. Вживленные в плоть и кровь сюжета, эти элементы спектакля, решающие для его понимания, можно назвать «тихой режиссурой», которой мастерски владеет Барзу Абдураззаков. Когда персонажу достаточно сделать только один шаг на сцене,  чтобы переступить  невидимую черту, разделяющую бытие от небытия.

Вызывает улыбку простая аллегория в начале спектакля, где актер Саламат Зарипбаев играет сначала ядовитую очковую кобру (актер действительно в очках), затем, сняв очки, преображается  в коварного злодея со змеиным характером. Сказочно-наивное преображение – намек на некую игру детей, обожающих возиться в песке, пробный шар, после которого игры в песочнице приобретают недетский характер.

Из песчаного ручья, расплескивая  песчаную воду, пьют Насреддин и озорная, чуть балованная  и еще так  по-детски наивная красавица Сухайль, первая любовь Насреддина.  Такой ее играет Махлиё Аскаралиева. Берег бурливой песчаной реки становится прибежищем влюбленных в первую ночь любви. Песчаную отраву пьет из кубка Талгатбек. Из кувшина наполненного живительным песком в минуты прощания напоит Насреддина его мать….

 Удивителен этот светлый образ матери Насреддина, сыгранной Юлдуз Раджабовой. Искрятся радостью ее глаза, когда, в начале спектакля, стройная и гибкая, подбегая то к одному, то к другому  зрителю, она делится с нами мечтой о внуке,  жестами показывает округлившийся живот будущей невестки.  И видя ее жесты и мимику, с изумлением понимаем – она немая... Уже под конец, в сцене ее последнего  прощания с Насреддином, осознаем значительность этой немоты. Прощаясь с матерью, Насреддин расстается со всем, что она для него воплощает, что ему дорого, со всем,  что он любил и оставляет, прощается со своей Родиной. Впечатляет  не только образ, но и игра актрисы. Несмотря на молчаливую печаль, на затаенную душевную горечь расставания, эмоциональная чуткость актрисы вызывает в памяти теплый и светлый образ проникающих сквозь листву трепещущих солнечных бликов.

«Оттачивается до символа» и образ Рустама Палвана. Сраженный стрелой, нацеленной в  Насреддина, в окружении скорбящих, он выходит со сцены, уходя в мир иной, с головой, словно саваном, покрытой белым платком. Символический образ мусульманского похоронного обряда особенно близок  восточному мировосприятию. Но смысл сценического образа понятен всем. Люди «уходят» в другой мир на разных языках,  и на Востоке, и на Западе. Как будто уходят на своих двоих…

Отчаявшийся от горечи утрат и собственного бессилия, Насреддин,  неуклюже разбегаясь, бросается на крепкого и беспощадного Кора Бутона,  столь же беспощадно-обличительно изображенного Зафаром Кутилмуродовым. Как от каменной глыбы отскакивает ослабевший юноша от ненавистного врага.  С усилием поднимаясь, вновь и вновь, так же нелепо разбегаясь, он настойчиво  стремится свалить противника. Как Дон Кихот на своем отощавшем Росинанте пытался победить мельницы….  И упрямый, уже проигравший  Насреддин неожиданно побеждает в схватке! Глыба дала трещину, Кора Бутон, неуверенно шагнув вперед, рухнул  лицом в песок.  И в следующий миг мы видим его покрытое налипшим песком лицо, искаженное не злобой, а  удивленным   отчаянием побежденного.

В извечной борьбе за справедливость, в противостоянии духа против силы, добра против зла случаются и поражения победителей, и  победы проигравших. Не потому ли так бесстрастно непроницаемо лицо солистки музыкального дуэта Назокат Нарзиевой, актрисы, от природы одаренной  редкостной энергетикой и красивым голосом. Ее присутствие ощущаешь от начала до конца спектакля. Даже в те моменты, когда она, свесив руки, опустив голову, безмолвно и неподвижно сидит на своей курпаче. С  непроницаемым, как лик судьбы, лицом, то  тихо напевая, то поддерживая ритм негромкими ударами в бубен, то поднимая голос, она словно  проживает  жизнь каждого действующего лица, как древняя сказительница, хранящая  в своей памяти нити жизни каждого персонажа. 

Сплетенные вместе эти нити уже не иносказательно, а  настоящим канатом ложатся в финале на плечи всех действующих лиц спектакля.  Режиссер не делит их на плохих и хороших людей. Все они, бедные и богатые, добрые и злые, умершие и живые, Сухайль и Насреддин связаны бременем общей судьбы. Чуть согнувшиеся под тяжестью каната, они устало бредут  в полукруге истоптанной песочницы….  И вдруг, внутри этого полукруга мягким светом софита высвечивается маленький  спящий мальчик, безмятежно улыбающийся во сне. …И видит он в своем сне бабочку, вольно летающую под ясным голубым небом, и себя с радостным смехом бегущего рядом с бабочкой. И бабочка эта и есть душа безмятежно спящего мальчика, который видит  в своем сне бабочку…. И сон этот ясен и чист, как немеркнущий свет надежды. Так, ну, или почти так, объясняет название спектакля рассказчик Анвара Хамрокулова, выступающего  одновременно и в роли отца Насреддина.

Таким  просветленным аккордом звучит финал сценической притчи о первой любви вольнолюбивого Насреддина, о его горьком опыте познания самого себя и судьбы народа. О юности  будущего вольнодумца Ходжи Насреддина, философа-мудреца, сеявшего в народах  разных стран зерна надежды и веры  в справедливую и счастливую жизнь. Того  Ходжи Насреддина, чья наполненная радостью, печалью и бедами юность увидена мудрым и изобретательным взглядом режиссера Барзу Абдураззакова, искренне и увлеченно разыграна  труппой театра – студии «Дийдор».

И последнее, замеченное  всеми видевшими спектакль. «Сон бабочки» -  первая постановка театра «Дийдор» в новом сезоне, после невосполнимой утраты, после ухода от нас Баходыра Юлдашева. Трудно придумать более достойное продолжение творческих  устремлений Мастера, его поисков яркой сценической образности, его требований актерской глубины и искренности. И главное – поисков глубинного смыслообразующего начала, без которого  Баходыр Юлдашев не мыслил искусства театра. Без которого не мыслит театра и Барзу Абдураззаков.

Ильдар Мухтаров