К 90-летию Государственного академического русского драматического театра Узбекистана.

Актерские победы одерживаются не одним лишь талантом и прозрением; в большей степени им способствует близость актера с поколением, к которому он обращается. Такой близостью на протяжении пяти десятилетий освещались творческие победы Николая Григорьевича Хачатурова.

     На его долю выпало жить в разные театральные эпохи, и в каждой из них он оставался самим собой, художником удивительным и неповторимым, умеющим безраздельно властвовать над зрителем. Ему пришлось сталкиваться с театральными воззрениями различного толка, работать с режиссерами, совершенно непохожими друг на друга. И всегда, хачатуровский открытый и яркий талант оставался живым и современным талантом – он вызывал восхищение зрителей, и восхищение это ломало любые зрительские предубеждения. Хачатуров делал открытия вглубь человеческой природы. 

     Какими способами актер совершал эти открытия, какими путями пришел к ним? Узнать это очень трудно. Далеко не всегда сам художник способен проследить процесс собственного творчества и тем более объяснить его.

     Хачатуров поступил в Ташкентский театр драмы им. Горького в сезоне 1938/39 годов. С первых шагов ему посчастливилось работать с режиссерами Л. Брошкевичем, В. Чиркиным, Л. Ицковым, Я. Варшавским, А. Ридалем. Пестрый репертуар требовал от актера большой гибкости, умения играть драму и комедию, «высокую трагедию», фарс и психологическую пьесу. Это была актерская «борьба за существование».

     Для дебюта Хачатурову была дана роль графа Людовико в комедии Лопе де Вега « Собака на сене» (1938 г.) и этот дебют Николая Григорьевича был замечен и вознагражден: упорство и изобретательность молодого актера позволили ему расцветить свой «образ».

     Шел год за годом, и вскоре незаурядный талант и упорный труд сделали Хачатурова одним из популярнейших артистов театра драмы им. Горького.

     Смешение жанров, стилей и направлений были для молодого Николая Хачатурова, щедро одаренного от природы актера, трудной, но полезной школой актерского мастерства. Хачатуров научился хорошо носить любой костюм, изучил множество гримов, сыграл целый ряд разнохарактерных ролей и стал уверенным хозяином сцены, талантливым актером - импровизатором. Перечень ролей, сыгранных Николаем Григорьевичем, действительно может вызвать удивление. Хачатуров много играл в пьесах С. Найденова, А. Толстого, Л. Толстого, М. Лермонтова, О. Уайльда, Э. Ростана, Ф. Шиллера, Ч. Диккенса, М. Горького, А. Островского, И. Тургенева, К. Гольдони, У. Шекспира, Б. Шоу, Н. Гоголя, М. Салтыкова-Щедрина, А. Чехова и многих других.

     Старые мастера театра, говоря о себе в мемуарах и переписке, часто употребляли несколько старомодное, непривычное, но сохраняющее непреодолимое очарование слово – л и ц е д е й. Это звание, высокое звание того, в чьих жилах течет кровь многих актерских поколений, кто любит и ценит в театре действенность, праздничность, неустанное творчество, для кого театр – это гражданский подвиг, святыня, ради которой нужно пожертвовать всем.

     Л и ц е д е й – это Николай Хачатуров. Он достойный наследник выдающихся мастеров театра, художник огромной наблюдательности, простоты и искренности, актер, способный к чудесным превращениям, влюбленный в импровизацию, сценическую шутку. Его образы классического репертуара были всегда новы, и часто казалось, что они впервые сыграны именно Хачатуровым.

     Епиходов в чеховском «Вишневом саде» (1954 г.) - герой его, трогательно незащищенный и смешной, запал в душу: актер запомнился, и с тех пор ни разу не обманул зрительского ожидания. С беспощадной правдивостью, социальной остротой и исключительным мастерством перевоплощения играл Хачатуров Барона в спектакле по пьесе М. Горького «На дне» (1955 г.) - одну из своих наиболее ярких ролей.

     За 50 лет работы в Академическом театре драмы им. М. Горького Николай Григорьевич Хачатуров создал целую галерею столь непохожих и порой неожиданных образов: Вурм в «Коварстве и любви» Ф. Шиллера (1949 г.) и Мурзавецкий в «Волках и овцах» А. Н. Островского (1951 г.); Жевакин в гоголевской «Женитьбе» (1952 г.) и Мамат в «Тайнах паранджи» Хамзы (1956 г.); Гитлер в «Братьях Лаутензак» по Л. Фейхтвангеру (1963 г.) и король Филипп в шиллеровском «Дон Карлосе» (1969 г.); Юсов в «Доходном месте» А. Островского (1972 г.) и Дункан в шекспировском «Макбете»  

(1983 г.).

     Подобно сверкающей цепи из драгоценных камней, прошли перед нами замечательные творения этого актера. Николай Григорьевич был их тех, с кем возможна была товарищеская и духовная близость. Актеры любили его, и преклонение перед ним как художником было безгранично. Он был слишком артистичен и тонок, чтоб быть банально простым. Проста была обстановка его жизни, прост был доступ к нему людей с их нуждами и просьбами, но не прост он сам. Сколько артистического восхищения было в его добром лице, когда он репетировал любимую роль.

     В спектакле «Гамлет» Шекспира (1961 г.), Хачатуров играл Полония. Угодливым интриганом, рабом по природе, «жалким, суетливым шутом», как называл его Гамлет, представал Полоний в его исполнении.

     В чеховской «Чайке» (1964 г.) Николай Григорьевич сыграл интеллигентного и мягкого, уставшего от жизни доктора Дорна.

     В комедии-водевиле «Хозяйка Авлабара» А. Цагарели (1973 г.), Николай Григорьевич выступил в роли древнего князя Вано Пантиашвили, надумавшего на старости лет жениться. Новый герой Хачатурова двигался на не сгибающихся ногах, он был немощен и ветх, словно его вытащили из какой-то забытой, изъеденной молью кучи старья. Но Хачатуров намекал, что старость здесь – лишь маска, лишь повод щегольнуть искусством трансформации. И потому его князь мог запеть неожиданно звонким голосом и даже пуститься в пляс.

     На материале пьесы «Человек из Ламанчи» американских драматургов Д. Вассермана и Д. Дэрион (1970 г.) театр увидел возможность выразить свою творческую тему, утверждая веру в высокие идеалы и принципы. «Об одержимости верой в лучшее, что есть в человеке» - так сформулировал В. М. Стрижов режиссерский замысел и поставил спектакль о Человеке – мечтателе, Человеке – мыслителе, Человеке – борце. Этот человек – Дон Кихот из Ламанчи и великий испанец Сервантес. Обе эти роли исполнял Хачатуров. Вначале он появлялся в облике Сервантеса и по ходу спектакля преображался в Дон Кихота. Молниеносно возникал классический образ странствующего рыцаря; казалось, что его длинная фигура еще больше вытягивалась, а в глазах вспыхивал огонь.

     Дон Кихот – Хачатуров не только мечтатель. Он ощущает, видит несовершенства жизни и задумывается над «проклятыми вопросами»: почему топчут чистые чувства и помыслы людей, почему шлем героя украшает голову труса, почему надругались над Дульсинеей? И сквозь черты Дон Кихота просвечивался облик его создателя.

     Повергнут и уличен в фантазерстве Дон Кихот, на самого Сервантеса вот-вот обрушится меч инквизиции, но Сервантес – Хачатуров вдохновенно повторял: «Верую в истину, добро и красоту!». Артист поистине передавал одержимость верой. Герой Хачатурова не только был беспочвенным мечтателем или бездейственным мыслителем, его Дон Кихот был рыцарем прямых дорог, вступающий в бой, как это делал сам Сервантес.

     Более ста пятидесяти ролей на сцене Ташкентского академического театра драмы сыграл Н. Г. Хачатуров. Блестящее мастерство, разнообразие профессиональных возможностей поставили Николая Григорьевича в число ведущих артистов театра. Восхищаясь широтой диапазона актера, в каждом его герое мы неизменно видели главную особенность творчества Хачатурова – неповторимость его личного артистического облика, его ярко выраженную индивидуальность.

     Я бы сказал, что Николай Григорьевич напоминает мне скульптора, который свободно, как резцом, владея всеми средствами сценической выразительности, отдавая предпочтение броской театральности, яркому внешнему рисунку, он лепил образы на редкость выпуклые, крупные, значительные.

     Хачатуров был истинным народным артистом, и где бы он ни был – в гастрольных поездках, на творческих встречах, на отдыхе, среди близких друзей и знакомых, - он умел быть простым и сердечным. Но никогда, ни на секунду Николай Григорьевич не переставал быть художником, то есть человеком, чуждым рисовке и пошлости, человеком творческого поиска, мужественным, сильным, человеком большого, открытого сердца.

 

Владимир Островский

(продолжение следует…)