О дружбе преданной и вечной. К 110-летию со дня рождения М. М. Мусаханова

Корни древа жизни глубоки

Тех, кто дружбе век не изменяет.

Друг мой - ключ к сокровищам надежд,

Рядом с ним несчастья отступают.

Жизни смысл познав, друзей не покидают,

Счастье двери пред друзьями отворяет.

Есть ли в жизни ценность большая, чем друг?

В небе птицы нет, парящей высоко, как друг.

Предан тот, кто рад пожертвовать собой

Ради дружбы неизменной, редкой, золотой.

В том саду, где лучшие друзья твои,

К древу верности прикован Навои.

Алишер Навои

«Пятерица изумлений»

 

**

В умении ценить и оберегать дорогих его сердцу людей,

хранить в памяти дорогие - драгоценные - минуты жизни…

в том искусстве не было Мирзо Махмудовичу равных.

 моим отцом – будущим академиком Садыком Азимовым  -

они подружились в далеком детстве.

Благословенное место их встречи четко показывает:

ничто в этой жизни не происходит случайно.

В узбекском появилось прекрасное слово «парталашим».

В русском языке его нет. Если попытаться перевести, получится «одно-партник».

Тот, кто сидел с тобою рядом за школьной партой. Это как раз о них.

Они оказались именно такими вот «одно-партниками»

в джадидской ново - методной школе старого Ташкента.

 

Это сейчас само собой разумеется: если школа, значит - дети там сидят за партами.

Но так было не во все времена.

В их далеком детстве дети, как правило, обучались в медресе.

На занятиях ученики сидели там на курпаче. И нередко занятия проводились прямо дома у мударриса. На той же самой курпаче они кушали, а могли и отдохнуть во время переменок. Если следовать прежней схеме словообразования, талибы (ученики медресе) могли бы называть друг-друга «курпачалашим».

А вот вводить такое новшество, как парты…  на это требовались не меньшие затраты, чем сейчас, скажем, на закупку нетбуков//ноутбуков для учеников элитных школ.

А уж суеты по доставке//заказу//размещению – в разы больше.

Их опыт показывает:

дружба одно-партников гораздо сильнее, чем дружба одно- партийцев.

 

Но отчего же ни тот, ни другой не пошли учиться в традиционную медресе,

как это было принято в их далеком детстве?

Отец маленького Мирзорахмана окончил русскую гимназию, где преподавались естественные науки, аж в 1906 году. И ему посчастливилось стать одним из первых выпускников. Другое первенство было в том, что и сама гимназия на тот момент была единственной в Центральной Азии. Кокандская гимназия смешанного типа – то есть в ней учились и мальчики, и девочки - открылась еще в конце 19 века.

Почему же именно в Коканде? Именно там был создан хлопко-перерабатывающий завод, где работали десятки инженеров из России. Сюда везли хлопок-сырец со всей Ферганской долины. После переработки он вывозился по железной дороге в центр империи.

Через 10 лет после окончания русской гимназии Мирзорахман был осужден за революционную деятельность. Выслан в Сибирь на десятилетний срок отбывать наказание. Из Архангельска бежал. Вернувшись на родину, стал политическим деятелем.

Дед Садыка - Сайид Азимбай был создателем новометодной школы, открывшей двери для учеников в… его собственном доме.  В скором времени ему удалось перестроить отдельное здание под ту весьма успешную первую светскую джадидскую школу. Именно она и стала образцом, по которому подобные образовательные заведения в скором времени начали создаваться повсеместно. За короткий срок они появились практически в каждом регионе.

Но для чего же инициировать школу… в своём доме?

Дело было в том, что новометодные школы не приветствовались. Это не нравилось имперской администрации: ведь управлять темной и непросвещенной массой легче. Тому противилось и местное духовенство, требовавшее знаний, имевших отношение исключительно к конфессии. Только в этом кругу должно было вращаться образование, ведь «умами и сердцами» густой и вязкой народной массы правили уламо. Уклад этот установился после убийства великого ученого, выдающегося астронома и правителя Маверанахра Мирзо Улугбека. И царил он бесконечно долгую половину тысячелетия. Несколько веков упущенного развития!  Именно джадиды, проявив беззаветную храбрость, взяли на себя риск, отважившись изменить пятивековой порядок.

Естественно, в такой ситуации они входили в конфликт с конфессиональной элитой, с уламо. Да ладно бы только с ними. Причина их чрезвычайной уязвимости была в том, что они входили в конфликт не только с уламо, но и с правительством, с империей. Ведь царствующая династия совсем не была заинтересована в просвещении народов окраин. Гораздо больше их устраивали непросвещенные народы.

Так что за детскими плечами двух маленьких друзей:

       Мирзамахмуда и Садыка

маячат грандиозные и незаслуженно забытые фигуры их предков:

       Мирзорахмана Мусаханова и Сайид Азимбая.

 Вот они-то и были первопричиной образованности маленьких приятелей.

Мирзомахмуд стал великолепным инженером. Технический склад ума помог ему организовать министерство пищевой и легкой промышленности (ничего себе масштаб одного министерства!); развивать хозяйство республики, и даже руководить ВЦСПС[1].

Садыку посчастливилось построить институт Ядерной физики, запустить первый в регионе ускоритель заряженных частиц, а позднее – Солнечную печь. Вторую на планете.

Похоже, маленькие друзья не обманули ожидания и надежды своих предков.

Думаю, трудно представить себе двух более непохожих ребятишек, чем Мирзомахмуд и Садык. Первый – спокойный, уравновешенный, неспешный, не по-детски рассудительный; второй - непоседа, резкий, вспыльчивый, категоричный. Вода и огонь! Как знать, может поэтому и сдружились?

Разное детство. У Мирзамахмуда детства, по сути, и не было. Как и маленькому герою «Острова сокровищ», ему приходилось прятаться под мостом. Только не от пиратов - от басмачей. Но и всех фантазий Стивенсона не хватило бы, чтобы описать экстремальные обстоятельства жизни одинокого маргиланского мальчика.

В то время, когда басмачи переворачивали их дом вверх дном, разыскивая семью комиссара внутренних дел Туркестана Мирзарахмана Мусаханова, его сынишка стоял под хлипким мостом по грудь в воде, не ощущая холода горных вод. Он с тревогой поглядывал на маленькую сестрёночку, беспокойно ёрзавшую на руках у мамы. Ведь она могла в любой момент заплакать, и тогда им всем конец! Заслышав шаги на мосту, мама тут же «запечатывала» шумливой малышке рот грудью. Почувствовав теплое материнское молоко, малютка умолкала. Но… насколько же хватит материнского молока? Не закричит ли сестричка, не ведая, какую беду может она навлечь на их головы? А время шло так медленно!

Прознав, что семья заклятого врага проживает в Маргилане, басмачи нагрянули к ним в махаллю. К счастью, услышав о приближении басмаческой банды, мама, схватив в руки полугодовалую дочь, позвала Мирзамахмуда, и поторопилась спрятаться с детьми под мостом.

Когда они вышли из воды, уже и не веря в спасение, мальчик горел. Тяжелая простуда перешла в воспаление, из которого он выкарабкался с невероятным трудом. А когда жар спал, и он встал на ноги, оказалось, маленький Мирзомахмуд потерял дар речи. И эта способность не восстанавливалась долгие месяцы. Бедная женщина уже смирилась с мыслью, что единственный сын так и останется немым… как вдруг - в счастливый день! - дар говорения к нему вернулся. Поначалу речь была нечеткой, но потом все лучше и лучше. Мама отрабатывала с ним звуки заново. Заикаясь, с длинными паузами - но он все-таки заговорил. И тогда мама решилась оправить сына к отцу в Ташкент.

Народный комиссар, живший тревогами непростой комиссарской жизни – все время в дороге, в разъездах - договорился, чтобы Мирзомахмуд жил при школе, по образу жизни учеников медресе. Наверняка, в большом и незнакомом городе маргиланскому мальчику не хватало дома. Но, погрузившись в учебу, он старался не замечать безбытность убогих общежитий. А зато в новой школе было много предметов. Самые интересные: математика, физика, химия, география, биология... Достаточно быстро Мирзомахмуд стал образцовым учеником. И он, и Садык – гордость педагогов, живые плоды новометодных школ, звездочки. 

Детство маленького Садыка было благополучным. Полным достатка, любви, заботы. Им не нарадуются состоятельные дедушки: Сайид Азимбай и Олим-кози, его балует подарками и вниманием тога - Абдувахид Кариев, привечает амаки – Акмаль Икрамов.

Трудные времена придут, когда погибнет отец, когда не станет дедушек, когда арестуют Абдувахида Кариева, позднее – Акмаля Икрамова, вслед за тем - практически всех мужчин их могучего рода. От свалившихся на них бед, захворает любимый братик, и спасти его не удастся… Двухгодовалая сестреночка Мамура, к счастью, выживет. Безмятежное детство закончится в ту минуту, когда, злою волею обстоятельств, Садык окажется старшим и единственным мужчиной в семье. Стараясь прокормить домочадцев, подросток брался за любую работу. Побывал помощником у кочегара, у мясника, у повара… Только бы принести кусок хлеба в дом, только бы накормить сестренок и маму! Каждый день был битвой за выживание.

Трудные времена не пролегли непроходимой межой между друзьями.

Они не теряли друг друга в счастливые дни. И в ненастьях они также держались вместе.

Когда дружат семьями, многое зависит от хозяек. И память сворачивает к Джамиле Акрамовне. Какую бы ни взять в руки фотографию Джамили Акрамовны – сначала вы увидите её улыбку, а потом - её саму. И никакого вам фотошопа! Именно такой она и была – хохотушка, готовая рассмеяться даже в самой официозной обстановке. У нее была быстрая - мгновенная реакция на шутку. Невозможно забыть ее смех: заразительный, искренний, смех неисправимой оптимистки. Вот уж кто умел радоваться жизни: всегда, везде и при любой погоде. За всем этим – доброе сердце.

Приветливая и заботливая свекровь. Когда Шахноза – старшая дочь Садыка Азимовича сосредоточилась на кандидатской диссертации, в их квартире шел ремонт. Но руки до ремонтной суеты «не доходили»: нужно было ставить опыты то с мышами, то с червяками… В такой ситуации Джамиля Акрамовна приезжала в обед в квартиру сына, и сама что-то готовила работягам. Тот факт, что она - супруга важного человека, совсем не мешал ей быстро почистить и закинуть в казан, где уже жарилось мясо, картошку; «сварганить» шакаропчик, крупно нарезать буханочку - другую хлеба… И, пожалуйста, обед готов! Строители и не догадывались, что расторопная женщин, накрывшая им обеденный стол – одна из первых дам нашей республики.

Убедившись, что голодным никто не останется, она быстренько уезжала обратно в садик, которым заведовала последние годы своей – увы! – слишком уж короткой жизни.

К вечеру Джамиля Акрамовна привозила Азиза (внука) из садика, чтобы оставить родителям. А тот упирался, тянулся назад - к бабушке. Исхитрившись, она как-то выскальзывала, а внук садился под дверью и долго плакал – настолько был привязан к бабушке Джамиле.

Но и неё была «заноза» в памяти … Осталась она с самого торжественного дня в жизни юной девушки – бракосочетания. В загсе молодой инженер текстильного комбината договорился, что их распишут в обеденный перерыв, чтобы без ущерба для работы. В назначенный день счастливая невеста в новом шифоновом платье нетерпеливо поджидала жениха у дверей загса. А тот припаздывал! Видимо, как всегда, чинил вышедший из строя станок. Наконец, он появился… в синей рабочей спецовке. Явно неновой. Вместо белого цветка из правого нагрудного карманчика у жениха торчал внушительный гаечный ключ. Ну не успел он его оставить там, на месте! Справился с упрямым станочком, и как есть, с ключом в руке, побежал в загс. Да и сама процедура получилась какой-то неторжественной. Будто они не в загсе, а в ЖЭКе платежные квитки подписывали, или обязательства по кредиту. Как назло, и зав. загсом была явно не духе. Даже поворчала: и расписываются они, и расписываются…

Но самая засада ждала юную невесту впереди. По загсовой улице проходил трамвай. Трижды назло – именно в тот торжественный момент, когда они, покинув душный загс, остались вдвоем, когда новоиспеченный муж мог бы уже и поздравить счастливую невесту, сказать ей какие-то незабываемые слова, пообещав, что всю жизнь будет носить ее на руках, именно в эту минуту…  на голубом горизонте с грохотом и звоном, показался трамвай. И при виде того - самого первого ташкентского трамвайчика, завезенного сюда вездесущими бельгийцами – жених, украшенный гаечным ключом, не сказав законной супруге ни единого словечка на прощание, шустренько «рванул» в противоположную сторону. Зацепившись на ходу за поручень, он лихо вскочил на переполненную ташкентским рабочим людом подножку, приобнял кого-то за плечи (а по-другому удержаться в его «шатком положении» было невозможно) и… исчез из виду. В родном цеху он появился вовремя, без секундочки опоздания. Успел! А молодая невестушка, оставшаяся на противоположной стороне улицы, можно сказать – на обочине, эта юная душа, начитавшаяся восточных сказок о свадьбах, длившихся 40 дней и 40 ночей, расплакалась.            М-да, с трамваем он, похоже, немножко поторопился.

Но вот если не считать тот - слегка скомканный -  

самый первый день их супружества,

сквозь все последующие дни, месяцы и годы жизни

(и все, кто был рядом – тому свидетели!),

он пронес ее на руках.

Джамиля Акрамовна успела лишь перешагнуть пятый десяток, когда ее не стало.

По духу своему Мирза Махмудович оказался преданным средневековым рыцарем: до конца своих дней он жил памятью о Ней, поклоняясь единственной и неповторимой, повстречавшейся ему далекой юности.

Однако с огромным удовольствием возвращаюсь я в счастливые времена нашего детства, когда все родители были живы и здоровы.  Итак, оба друга обзавелись семьями. У каждого в семье – по 4 детей, ровненько по 2 мальчика и по 2 девочки. Припоминается общесемейный отдых на Ташморе: Садык Азимович за рулем Волги (с оленем «на корме»), и ровно такая же по объему семья Мусахановых в другой машине. Пока дети купались, родители готовили нам шашлыки, распечатывали баночки с баклажанной икрой, пакетики с печёностями.  Накормив, они играли с нами в волейбол, лапту. Потихонечку образовалась традиция общего семейного отдыха. Хоть и было на том диковатом пляже из гальки, посыпанной сверху песочком весело, многолюдно, но Ташкентское море мы переросли быстро. Нам не хватало черноморской бархатности побережья. И тогда Мирза Махмудович нашел замечательную замену подвижным играм: воскресные кинопросмотры.

Жил он без выходных, посвящая работе все семь дней недели, за вычетом считанных часов на сон. Даже пообедать он умудрялся в машине. Это и обедом назвать сложно: перекусывал вместе с шофером бутербродами и сухарями в машине, переезжая из одного района в другой. Однако по воскресеньям он нередко собирал нас в небольших залах важных и безлюдных в выходные дни зданий, для тихих семейных кинопросмотров. Например – в здании обкома партии.

В то время республиканские союзы кинематографий проводили недели кино: и национальные, и страновые. Это была редчайшая возможность увидеть лучшие фильмы грузинского, российского, бывало - итальянского, французского, латиноамериканского кинематографов. Запросив у узбекских кинематографов единственные копии, прибывшие как раз на эту самую неделю, он приглашал нас на просмотры. И мы - счастливые люди! -  приобщались к классике. Именно там, задолго до крушения железного занавеса, нам выпала удача познакомиться с шедеврами мирового кино. В замечательном разрешении, на большом экране. А еще на тех воскресных просмотрах мы пересмотрели все комедии Гайдая и Э. Рязанова, посмеялись над "Джентльменами удачи", над "12 стульями", «Гаражом»…

У нас – детей - были общие педагоги английского языка. Первым педагогом была наша соседка Елена Николаевна, а потом Марк Ильич Грейс. Родителей - воспитанников джадидов - не нужно было агитировать за знание языков. Ведь именно с этого и начинались новометодные школы.

Хотя занавес, разделяющий мир на два лагеря, был железным, друзья понимали: и там со временем появятся прорехи. А уж когда он совсем рухнет, без знания языков детям не обойтись. Так и случилось. Благодаря им, мы во многом оказались готовы, поскольку иностранный язык хоть немножко, да знали.

Какие-то моменты память хранит в изобилии деталей. Ранняя осень то ли 1964, то ли 65-го года. В тот непростой день младший братик умудрился повредить артерию. Местные ребята принесли его с улицы домой, поставили на ноги. Он стоял, обагряя стены кровью. Тогда впервые увидела я ритм биения сердца воочию. Кровавый фонтанчик прорвался в ноге, и он – бедолага - стоял в центре этого жуткого полукруга пульсирующей алой крови. Влага вдруг обагряла, покрывая полуокружность, ровненько на 180°. В следующее мгновение кровь вдруг стихала на пол минуты… и – раз!  - опять все накрывало кровавым полукругом, раскрывавшимся зловещим веером, будто павлиний хвост. В оглушительной тишине мы не только слышали, весь ужас был в том, что мы видели толчки маленького сердца. Видели и не знали: что же делать?!  И тогда появилась мама. Подняв его на руки, она зажала рану рукой и бросилась к пожарке. Станция пожарной охраны, с которой мы были непосредственными соседями, не раз выручала нас в трудных ситуациях. Дело в том, что там была дежурная медсестра. Как я сейчас понимаю - весьма опытная, из тех, кто умеет сразу найти верное решение.

Если позволите, немного предыстории. Дом, в котором мы жили, был в 19м веке местной штаб - квартирой бельгийский трамвайной компании. Наша семья занимала половину дома. Во второй половине жила семья председателя Совмина Мансура Мирза-Ахмедова. Их вход был через двор, наш - «парадный». По двум сторонам высокого крыльца тихо-мирно сидели бронзовые львы. Правда «прожили» они с нами под одной крышей недолго. Через пару лет Садык Азимович распорядился их убрать, заметив: «чёт… на ишаков похожи».

Похоже, соседство с пожаркой тоже было не случайным.  Случись какая-то трамвайная авария -  именно отсюда выезжали спасатели, чтобы быстренько все наладить, да и возобновить работу ташкентского трамвая. Вот и в тот раз - именно благодаря соседству с пожаркиной медсанчастью, удалось оперативно соединить порванную артерию на ноге. И это спасло жизнь!

В телефонном разговоре Садык Азимович видимо рассказал: такая вот приключилась сегодня у нас беда. Освободившись от дел, по обыкновению - уже ближе к ночи, примерно часов в 9 - начале десятого, Мирза Махмудович вдруг приехал, чтобы проведать самого младшенького в семье своего друга.

Младшенького, надо сказать, любили все. Дети в нашей семье были крепкими, краснощекими, витаминными, а вот младший другой. Тощий, бледный, в доставшихся от старшего брата одежках, с глазами на пол лица, он напоминал поколению отцов их собственное детство. Они тоже были такими: недокормленными, не очень-то обихоженными, неугомонными и неунывающими.

Помню, как Мирза Махмудович прошёл к его кроватке, присел рядом на стульчик, погладил худую детскую руку. Он сказал братишке, что пережил похожее. «Сейчас я тебе покажу…»  - и, расстегнув белоснежную манжету на левой руке, завернул её наверх, обнажив запястье, пересеченное крупными шрамами. Буквально перешитая заново рука! И вены поврежденные, может и артерия – не знаю. Увидев растерзанное запястье, он был настолько поражен, что слёзы на глазах тут же и высохли.

Помню, Мирза Махмудович отказался сесть за стол. Вместе они и поужинали: братику ужин пристроили на подносе, а рядом с Мирза Махмудовичем поставили табуреточку, накрытую маленьким дастарханом. Он сидел с тарелкой «на коленочках» и что-то рассказывал. Помню как братик засмеялся - в первый раз в тот злополучный день.

Сейчас думаю, откуда находись у Мирза Махмудовича силы – после бесконечного трудного дня председательства в Комитете гос-парт контроля - поднимать дух чудом выжившему ребенку? Ему это было важно: убедиться, что малыш действительно на этой стороне – на стороне жизни. И приветствовать его второе рождение.

Мирза Махмудович вырос в Ферганской долине в беспокойные времена Кокандской автономии, когда человеческая жизнь стоила – всего ничего… Где-то там далеко-далеко большевики. А вот тут - совсем близко  - басмачи... Он - маленький мальчик, чья жизнь нередко висела на волоске – посередине.

Удивительно, как в мясорубке жестоких обстоятельств, он научился беречь дорогих людей, даже самых маленьких.

Позднее я все же осмелилась спросить: что это было у него с рукой? Оказалось, бешеная собака пыталась наброситься на детей, и Мирза Махмудович их защитил. Собака была огромная, холенная, домашняя, но… прихватив вирус бешенства, так вцепилась в хозяйскую руку, что буквально растерзала. Детей он, однако, спас.

Другой памятный случай связан с Ташкентским землетрясением 1966 г. Стихия застигла нас, окутанных в предрассветной зыбкости самыми сладкими снами, врасплох. И уже через 15-20 минут после того как земля немного притихла, перед нашим, признаться, изрядно пострадавшим домом, притормозила знакомая машина. Но на этот раз на лице Мирза Махмудовича не было улыбки. Они обнялись с Садык Азимовичем, что бывало нечасто, наверное, в самые сложные моменты жизни. Потом, наказав нам оставаться с мамой на улице, прошли в дом. Когда они вернулись, помню, как Мирзо Махмудович подошел к нам - детям, и пожал руки, каждому по отдельности. Помню, как внимательно посмотрел в глаза, погладил меня по голове, как поцеловал в лоб. Оказалось, самый опасный обвал в доме приключился над моей головой. Под тяжестью потолка с гипсовыми наворотами, грохнувшимися как раз на изголовье, моя затейливая дубовая кроватка развалилась на кусочки. Получается, он как бы поприветствовал второе моё рождение, радуясь, что большая беда обошла семью стороной.

Убедившись, что все мы живы - целы, попрощался. Торопился в ЦК. Утром мы узнали, что он возглавил республиканскую комиссию по ликвидации последствий ташкентского землетрясения. Надо же. Ведь он, скорее всего, знал об этом, и все же выкроил десять минут, чтобы заехать и убедиться: если не считать отсутствия «крыши над головой» - все с нами хорошо, все в порядке.

Удивительно, что маленьким друзьям удалось сохранить и пронести детскую дружбу через всю их непростую жизнь. Редкий феномен. Про их дружбу можно с полным основанием сказать: ВЕЧНАЯ. Потому что им посчастливилось ее увековечить. Увековечить в общих внуках и правнуках. Их внуки: Азиз и Ойгулечка - гордость нашей семьи, визитная карточка нашей семьи, лицо нашей семьи! Азиз  - самый первый, долгожданный внук в семье – отрада дедушек. Ойгулечка – самая заботливая, самая внимательная, самая добрая.

Старший сын Мирзо Махмудовича, и старшая дочь Садыка Азимовича вместе уже более 50 лет. Их семья выдержала всё: и хорошие времена, и – увы! -  не самые лучшие... Они прошли через гдляновскую кампанию, через неправедное время, когда правит бал сатана. Было тяжело. Мама заболела Паркинсоном, отца не стало в разгар «узбекского дела». И тем не менее – выстояли. Потому что вместе.

 Не так давно я прочитала интервью Тельмана Хореновича Гдляна. Его спросили:

- Вы не боитесь узбеков?

- А чего мне их бояться? Они знают, что я их преследовал за дело.

Тельман Хоренович, Вы хотите сказать, что Вы за дело этой ангельской душе, труженику, человеку, который ни-ко-го, повторяю – никого! не обидел за свою нелегкую партийную жизнь, человеку, у которого никаких сбережение, кроме суточных с партсъездов, где его в Президиумы выбирали – ничего Вы так и не нашли - что Вы за дело ему  - на восьмом десятке он был!  - Вы ему челюсть ломали. За дело?

А вот насчет «чего мне их бояться?» Вы абсолютно правы.

Мы не будем брать на себя Ваш грех.

С этим Вы и уйдете.

 

Приурочено к 9 октября 2022 г. – 110 летию со дня рождения

Мусаханова Мирзамахмуда Мирзарахмановича.

 

                                                                                            Д. Азимова /Даврона/