| Мы освещаем новости культуры Узбекистана: театр, кино, музыка, история, литература, просвещение и многое другое. | 
|
|
|
 |
|
24.08.2023 / 10:08:13
Сердце поэта Андрея Вознесенского Я во Львове,
Служу на сборах,
В красных кронах,
Лепных соборах…
(А.Вознесенский, 1965 г.)
Тогда в стране была «оттепель», какие-то проблески свободы пьянили головы, особенно молодые, «Литературка» опубликовала «Бабий Яр» Е.Евтушенко, возвращались из лагерей немногочисленные еще живые политзаключенные, а на страницы учебников — фамилии и даже фотографии уничтоженных в сталинские времена известных деятелей, литераторов, ученых.
В один из моих приездов в Москву я попал на вечер в Политехнический музей, где с восторгом и провинциальным удивлением слушал тогдашних поэтических кумиров — А.Вознесенского, Р.Рождественского, Е.Евтушенко и других. Потом мы пару раз всей командой ходили на площадь к памятнику Маяковскому, где выступали перед тысячами слушателей поэты и барды — Б.Окуджава, Ю.Визбор и другие, ставшие потом известными и знаменитыми. С некоторыми из них нам даже удалось познакомиться.
После возвращения во Львов мы еще долго обсуждали услышанное и увиденное, рассказывали знакомым, доставали сборники стихов, по много раз прокручивали тоненькие пластинки из журнала "Кругозор". И вдруг летом 1965 года знакомые ребята из армейской команды сообщают нам новость: на военных сборах в нашем Прикарпатском округе находятся Андрей Вознесенский и еще несколько поэтов. Они ездят по гарнизонам, носят офицерскую форму. Правда, боевой подготовкой не занимаются, да и живут не в казармах, а в гостинице. Но, самое главное, скоро они будут выступать в окружном доме офицеров. Конечно, друзья — спортивные соперники — провели нас на встречу с москвичами (помню, что там были еще Костров, Куняев — тогда он не проявлял свою будущую юдофобскую суть — и еще один поэт, чью фамилию я забыл). Они по очереди читали свои произведения, отвечали на вопросы переполненного зала.
Вознесенский был с погонами лейтенанта, он тоже прочитал несколько своих стихов. Среди прочитанных было и потрясшее меня "Зов озера". После окончания выступления я подошел к поэту, поблагодарил за стихи и предложил гостям провести экскурсию по своему любимому городу. А на следующий день во время прогулки попросил Андрея Андреевича рассказать историю "Зова озера".
И поэт рассказал. Попал он недавно в один из гарнизонов в Ивано-Франковской области, выступил. И гостеприимные хозяева пригласили на рыбалку. Поехали, половили, развели костер, начали варить уху, конечно, выпили немного.
И тогда один из "местных товарищей" рассказал, что озера этого раньше здесь не было, а был глубокий большой овраг. Именно в него в 1942 году нацисты и их добровольные местные помощники загнали евреев из гетто и расстреляли. Там же уничтожили и арестованных подпольщиков. А чтобы скрыть следы своего преступления, затопили овраг водой из недалекой речушки. "И как здесь рыба ловится!" — потирал руки рассказчик.
Потрясенный этим рассказом, поэт написал стихотворение "Зов озера", которое было сразу напечатано в окружной военной газете. А через несколько лет Вознесенский опубликовал поэму "Ров" — проклятье негодяям, которые раскапывали возле Симферополя ров — место расстрела 12 тысяч евреев и плоскогубцами вырывали у трупов золотые коронки.
Поэма вошла во все сборники поэта, а "Зов озера" (насколько мне известно) — только в некоторые. Прочитай его, читатель, оно того стоит. Андрей Вознесенский и Владимир Высоцкий. Оба близко к сердцу приняли трагедию еврейского народа. Второй отчасти по зову крови. Первый — по зову души Использованы воспоминания львовского военного журналиста Б.Комского.
Зов озера
Андрей Вознесенский. Памяти жертв фашизма: Певзнер 1903, Сергеев 1934, Лебедев 1916, Бирман 1938, Бирман 1941, Дробот 1907…
Наши кеды как приморозило.
Тишина.
Гетто в озере. Гетто в озере.
Три гектара живого дна.
Гражданин в пиджачке гороховом
зазывает на славный клев,
только кровь
на крючке его крохотном,
кровь!
"Не могу, — говорит Володька, -
а по рылу — могу,
это вроде как
не укладывается в мозгу!
Я живою водой умоюсь,
может, чью-то жизнь расплещу.
Может, Машеньку или Мойшу
я размазываю по лицу.
Ты не трожь воды плоскодонкой,
уважаемый инвалид,
ты пощупай ее ладонью -
болит!
Может, так же не чьи-то давние,
а ладони моей жены,
плечи, волосы, ожидание
будут кем-то растворены?
А базарами колоссальными
барабанит жабрами в жесть
то, что было теплом, глазами,
на колени любило сесть…"
"Не могу, — говорит Володька, -
лишь зажмурюсь -
в чугунных ночах,
точно рыбы на сковородках,
пляшут женщины и кричат!"
Третью ночь как Костров пьет.
И ночами зовет с обрыва.
И к нему
Является
Рыба
Чудо-юдо озерных вод!
"Рыба, летучая рыба,
с огневым лицом мадонны,
с плавниками белыми
как свистят паровозы,
рыба,
Рива тебя звали,
золотая Рива,
Ривка, либо как-нибудь еще,
с обрывком
колючей проволоки или рыболовным
крючком
в верхней губе, рыба,
рыба боли и печали,
прости меня, прокляни, но что-нибудь
ответь…"
Ничего не отвечает рыба.
Тихо.
Озеро приграничное.
Три сосны.
Изумленнейшее хранилище
жизни, облака, вышины.
|  |
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
