Рифат ГУМЕРОВ. В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО…Повесть

 

Могу ли я спросить мою книгу – я ли ее написал?

Пабло Неруда

 

Глава 1

 

И книга эта – вместо моего тела,

И слово это – вместо души моей…

Григор Нарекаци

 

На город опускались прохладные сумерки. Где-то верещала птица, слышались далекие голоса детей, во дворе братишка поливал из шланга виноградник, деревья, кусты, цветы.

Во дворе становилось свежо и прохладно. Струя воды била по земле, пробегала по листьям винограда, по веткам хурмы и яблони. Капли стекали с листьев деревьев – словно после дождя…

Каждый уголок в саду и во дворе напоминал R далёкое прошлое. И в детстве так же, как теперь, сквозь ветки деревьев виден был весь двор, залитый лунным светом, так же были таинственны и строги тени…

В зале горел свет. На журнальном столике мерцал работающий ноутбук. Можно было писать. R создал новый файл Microsoft Word, выставил шрифт Times New Roman, 12 кегль. И начал писать название – «Вначале было Слово…»

На виноградных лозах гроздья были упакованы, обернуты бумажным листами газеты «Фаргона хакикати». Газетные кульки успели уже пожелтеть на горячем июльском солнце чилли. Но свою основную обязанность выполнили вполне достойно – стаи вечно голодных и нахальных майнушек пролетали мимо, не подвергая уже своим наглым набегам прикрытый виноград…

Жена давно уже говорила, что виноград надо укрыть от майнушек.

– Да-да…– отвечал братишка, но руки как-то не доходили.

И тогда его жена сама – пока он был на работе с утра до вечера – за целый день упаковала весь виноград. Когда вечером братишка пришел домой – во дворе была красота, подобная той, что на Новый год: все виноградные гроздья упакованы, аккуратно обернуты газетной бумагой, застегнутой степлером.

На это ушла целая подшивка «Фаргона хакикати» за полгода, а может быть, и за целый год. Красиво…

Главным редактором ферганской областной газеты «Фаргона хакикати» («Ферганская правда» в переводе с узбекского на русский) в свое время был отец кинорежиссера Алишера Хамдамова.

Это Алишера Хамдамова и Рифата Гумерова сфотографировал Паша Кравец еще до своего марш-броска во Францию. «Монстры Рока» – так назвал свое фото Паша.

«Монстры» – старый писатель со старым режиссером – стояли на фоне фактурной кирпичной стены со стрит-артовской надписью на английском – «Rock»…

«Монстры» смотрели на зрителя многозначительно, сумрачно и загадочно…

И, пока они выпивали, Алишер рассказывал R, что, когда ему – сыну главного редактора органа Обкома коммунистической партии – исполнилось четыре-пять лет, ему решили сделать обрезание.

Алишер залез на крышу, схватился за телевизионную антенну и отказывался слезать вниз, несмотря на уговоры и увещевания родственников, жаждущих поймать его и отрезать ему ч…ак…

– Нет, – кричал Алишер своему отцу-коммунисту, – я все напишу в ЦК. Первому секретарю товарищу Хрущеву, что вы, отец, – коммунист, а проводите религиозный обряд обрезания моего ч…ка…

– Слезь, кому сказал, – закричал разъяренный отец, – ты думаешь, что товарищ Хрущев будет читать заявление про твой ч…ак?! У него что, других проблем нет?!

Все правительства изменялись, политическим преступлениям счет потерян…

Плов, лагман и лепёшки неколебимы…

Ленивые будни…

Праздник, который начался, чтобы никогда не кончиться…

Контекст того места, где начинался R…

По утрам завтракали – плов, рассольник, сырники, горячие пирожки с картошкой, с мясом, татарский чак-чак с медом, сладкие булочки, зеленый чай, кофе и фрукты, и фрукты, и фрукты – медовые, сочные, тающие во рту, груши, виноград – дамский пальчик и кишмиш, огромные зеленые дыни, словно подводные лодки, арбуз-великан килограмм на тридцать – «Мехмон тарвуз», персики – лысые и большие оранжевые с пушком… R можно было фотографировать с этими персиками – чем не «Мальчик с персиками» – скажи, а? Чем R не мальчик? Чем девочка не персик?

 

КАЗАХСТАН

 

Земля в тумане потных лошадей.

Огромные багровые закаты.

Степного ветра тонкий звонкий посвист.

И девочка с раскосыми глазами…

 

Вокзал и ночь. И равнодушный поезд.

Ненужные прощальные слова.

И я шутил, старался улыбаться.

И плакали раскосые глаза…

 

Проплыл перрон. Остался в темноте.

Копытами колеса застучали.

И степь в тумане потных лошадей

Осталась в памяти. Лишь в памяти осталась…

 

А поезд мчал…

 

И жизнь, как поезд, мчала,

Двух рельсов под собой не замечая…

Пересеклись вдруг рельсы те нечаянно,

Нарушив аксиомы все отчаянно…

 

И наша жизнь, как поезд, под откос…

Не надо, дорогая, слез…

Начнем мы жить с тобою правильно,

С начала,

 

Хоть будут рядом проходить пути –

Не будет больше встречи тех путей.

Не будем аксиомы нарушать…

 

Лишь иногда бессонными ночами

Я буду одиноко вспоминать

И степь в тумане потных лошадей,

И девочку с раскосыми очами…

 

Глава 2

 

Пусть разгорится сердце твое, и тело твое,

и душа твоя до меня, и до тела моего,

и до виду до моего…

Берестяная грамота ХV в.

 

…А девочку звали Гульнарой. Ей было тогда семнадцать. Длинные черные распущенные волосы ниже плеч. Под черными бровями – пушистые ресницы и раскосые глаза – словно черносливы, большие, немного суженные, в этих глазах можно было утонуть, раствориться…

 

Гульнара, свет моих очей…

Гульнара, бред моих ночей…

Гульнара…

 

R тогда исполнилось двадцать лет. Они встречались в парках весной, летом, осенью, сразу обнимались, и часами могли так ходить, и часами могли целоваться под каким-нибудь деревом, и влюбленный R, возвращаясь после этих встреч домой, бессонными ночами писал стихи, посвященные своей Гуле, Гулечке, Гульнарочке…

Они ходили вместе на виду у всех, и все знали, что у них любовь. Им хотелось всех посвятить в свое счастье…

Отгородившись от мира ее грудью и руками, R шептал:

«Я люблю тебя…»

Под звездами небесными, под Божьим оком…

Старая пожелтевшая тетрадка. Записи в ней настолько давние, что фиолетовые чернила выцвели, приобретя какой-то исторический цвет, как в документах, где речь идет о людях, которых давно уже нет в живых…

Ее старые записки.

У изголовья…

Выведенные ее рукой слова немым криком наполняют воздух…

 

* * *

 

Ты прибегала ко мне торопливо.

Ты целовала меня второпях.

И, улыбаясь, картавила мило:

– Хороший, ты мой…

                 А я чувствовал страх,

 

Что кончится это, что кончится лето.

Что сразу за летом наступит зима.

И кончилось лето. И кончилось это.

– Хороший, ты мой…

                 Снег засыпал дома…

 

И утром морозным на улице звонкой,

Случайно увидев тебя на бегу,

Тех слов не услышу, лишь веточкой тонкой

– Хороший, ты мой… – напишу

                                                      на снегу…

 

Глава 3

 

И служил Иаков за Рахиль семь лет;

и они показались ему за несколько дней,

потому что он любил ее…

Бытие, гл. 29, ст. 20

 

Ее припухшие исцелованные губы, нежный пушок за ее ухом, ее шея, плечи, грудь…

Моя девочка, моя любимая девочка…

Графическая игра нависших теней, фантастический трепет занавески, колеблемой ветром…

Очертания платья, свисающего со стула…

Вселенная, простирающаяся во все стороны от этого стула…

Нежная пыльца далекого воспоминания…

 

РЕЙС № 680

 

Я улетаю, улетаю.

В огромном небе я растаю.

Так почему ж не веселиться,

Так почему же мне не петь?

 

А ты, прощая и прощаясь,

Рукою машешь, словно птица,

Рукою машешь, словно птица,

И лишь не можешь вслед взлететь…

 

Глава 4

 

Самой холодной зимой я узнал,

что внутри меня – непобедимое лето…»

Альбер Камю «Записные книжки»

 

И даже тогда, когда R был далеко от нее – в горах, в спортивном лагере «Геркулес» в Шахимардане (именно тогда R побывал с группой горных туристов на подъеме на Голубое озеро, где прямо у дороги стоит памятник двум одноклассницам R – Роттермель Ирме и Анне Ивко, погибшим в тех местах во время поездки в горы, после выпускного вечера) и на Лунном озере, он не расставался с ней в своих стихах:

 

ЛУННОЕ ОЗЕРО

 

Здесь голый камень.

Ни тропинки…

Хоть головой

           об скалы

Бейся…

Медовый запах

Эдельвейса –

Лишь здесь.

Но больше –

           ни травинки…

 

Как мусульманский

Полумесяц –

В ущелье

Озеро лежит.

Орел здесь надпись сторожит:

«Рифат + Гуля».

Август месяц…

 

Глава 5

 

Если двое любят друг друга,

это не может кончиться счастливо.

Эрнест Хемингуэй

 

– А был ли мальчик?

– Ау, мальчик…

– Ау, девочка с персиками…

И черно-белая фотография этой самой прекрасной девочки, которая всегда была с R, в левом нагрудном кармане – поближе к сердцу…

 

ЛЮБИМАЯ

 

1

 

Весь белый день

В твоих глазах мерцают

Осколки ночи…

 

2

 

Я проснулся от шума дождя…

 

В комнате был полумрак.

Доверчиво прижавшись к моим сапогам

Стояли твои сапожки…

 

3

 

Дрожащий ржавый лист не расстается с древом –

В него вцепился из последних сил…

И я, как лист, боюсь с тобой расстаться…

 

Глава 6

 

Любви нельзя добиться силой,

любовь нельзя выпросить и вымолить.

Она приходит с небес,

непрошенная и нежданная.

Бак Перл Сайденстрикер

 

Зачем в мире придумали разлуки…

Длинные-предлинные… Тоскливые… Ждущие…

Сердце бьется и колотится в такт другому сердцу, находящемуся за тысячи километров…

 

* * *

 

Твое сердце держал я

В дрожащих от счастья руках…

Оно билось толчками.

 

Отмеряя секунды

Високосного нашего лета…

 

Глава 7

 

Я никогда не жила до твоей любви.

Келли Кларксон

 

И как они не могли расстаться – хотя целый день перед этим расставанием были неразлучны, хотя проводили все время вместе…

И весь мир вокруг как будто существовал только для того, чтобы их мечты могли сбыться…

– Еще один поцелуй – молила она, – последний…

И R, если просил ее, – всё о том же…

 

РАЗЛУКА

 

В словах всех текстов – по которым бредут,

спотыкаясь, мои глаза,

покрасневшие от бессонницы, – я вижу

р а с с ы п а в ш и е с я буквы твоего

имени…

 

Глава 8

 

Настоящие любовные истории никогда не заканчиваются.

Ричард Бах

 

R понимает: напрасно он тщится выразить невыразимое…

R вечерами скучает по ее неожиданному чистому смеху, который вспыхивает там, где душа его пытается свершить невозможное…

Сияние её глаз, из которых струится неземной мир…

Её голос, проникающий в каждую извилину его мозга…

Мы тянемся к звездному небу, забывая при этом, что сама Земля есть звезда…

Для этого, пожалуй, нужно больше воображения, чем его разрешается иметь…

Но есть еще письма – R постоянно писал ей письма. А в письмах посылал свои рисунки и стихи:

 

* * *

А мы с тобой в Париже не бывали…

Сергей Каратов

 

Со мною рядом ты стоишь –

Назло и сплетням, и соседям…

Давай с тобой в Париж уедем,

Возьмем билеты и – в Париж!

 

Наш поезд будет проходить

Без остановок полустанки…

Златые мы увидим замки,

В которых нам с тобой не жить…

 

Но как сказал еще мой дед:

«В любви пустыня будет раем,

А замок без любви – сараем…»

И улыбнешься ты в ответ…

 

Глава 9

 

Любовь, а не немецкая философия,

служит объяснением этого мира.

Оскар Уайльд

 

R вспоминал ее глаза, ее волосы, ее губы, раскрытые, словно лепестки красной бадахшанской розы. Ее дыхание, учащенное, горячее – прямо в его уши…

Ее шепот…

давай – скажи мне что-нибудь нежное... что-нибудь... нужное... прямо здесь и сейчас – я серьезно! – пожалуйста! – я знаю – ты можешь! – хоть что-нибудь!..

это сама жизнь течёт через нас, и слезами тоже, пусть продолжает…

радости жить и чувствовать нам…

и это не кончится никогда – я знаю – потому что это любовь…

Она шептала ему все ласковые нежные слова, которыми его называла…

R вспоминает, помнит, не забывает – и под тяжестью памяти ежедневно повторяет подневольный подвиг существования…

 

* * *

 

В себе несу я грохот водопада

Из горного высокого села…

Я помню луч, и на плече – пчела,

Парчовый луг, арчовая прохлада…

 

Змеей крутила кольца автострада

На высоте парения орла…

Смешно откинув челочку с чела,

Смеялась девочка… И ничего не надо

 

Выдумывать… Свободный вольный мир

Вдруг проступил в каком-то озаренье…

От вспышки магния останется мгновенье –

Цепями гор увешанный Памир.

 

А дама треф вдруг превратится в блеф.

Цепь города рассыплется на звенья.

Ждет смерть свою – свое освобожденье –

В железной клетке одинокий лев…

 

Глава 10

 

Аз же вся сия ведахи слышах и бых обят жалостию

и стисняем отовсюду унынием

и снедающе те нестерпимыя предреченныя беды,

яко моль, сердце мое...

Курбский Андрей Михайлович

 

Переписка красноармейца R с его возлюбленной Гульнарой – двухголосая поэма…

Армия. Она сделает из вас мужчину, но не даст вам женщину…

И уходил R в армию. И из армии писал ей солдатские письма, пропахшие потом, портянками и гуталином:

 

АРМИЯ

 

Еще нескоро твоя свадьба –

Как выстрел! –

               грянет, просвистит…

А мой карман – почтовый ящик –

Твоими письмами забит.

 

Глава 11

 

Одним взглядом можно убить любовь,

одним же взглядом можно воскресить ее.

Уильям Шекспир

 

Его луноликий ангел, его смуглая ангелица…

Любовь напоминала персики – огромные, оранжевые, спелые, сочные, сладкие…

Или виноград – черный кишмиш – сочный, сладкий, без косточек…

Или белый дамский пальчик, или Хусайни – нежный и сладкий, без приторности кишмиша и с янтарными косточками, которые были просвечивали сквозь кожицу на солнце в глубине виноградины…

 

* * *

 

Свой шаг печатали солдаты,

Да с песней,

вышедшей из моды…

 

И замирали пешеходы.

И замирали автоматы –

Вдоль тротуаров – с газводой,

Когда бывалый запевала

Тянул с приятной хрипотцой:

 

«Не плачь, девчонка, пройдут дожди,

Солдат вернется – ты только жди…»

 

И в этот миг мне показалось,

Что и у нас вся жизнь осталась,

Что и у нас все впереди.

 

А между нами нет

                                 и нет

Ни километров и ни лет…

 

Свой шаг печатали солдаты –

И я шагнул за ними вслед…

 

И прошлым пахли сапоги

И гуталином.

 

А я с гражданскою тоской,

Со штатским сплином

Шагал чуть сзади…

 

                Да не с той

Ноги…

 

Глава 12

 

Любовь – единственное в природе,

где даже сила воображения не находит дна

и не видит предела!

Иоганн Фридрих Шиллер

 

Ее грудь в его руке.

Словно ладонь была для того и создана – как удобно, как точно соответствует пустая ладонь форме груди, повторяя ее…

Она обнимала его, своими нежными руками обхватывала его лицо и целовала в глаза…

Они растворялись друг в друге…

И белая занавеска на окне играла с ветром…

Он это никогда не забывал, всегда помнил…

 

* * *

 

Я помню длительные муки…

                                    А. Блок

 

Я был у грустного окна.

Под лунным светом ты лежала.

И в нашей комнате стояла

Осенне-желтая луна.

 

Я помню длительные муки.

Твой лик святой.

И нимбом сцепленные руки

Над головой…

 

Глава 13

 

Любовь – это все что у нас есть,

и только любовью мы можем помочь друг другу.

Еврипид

 

R стало легче.

Больше того, все воспоминания, только что промчавшиеся сквозь его душу и, казалось, полностью его раздавившие, вдруг стали источником тонкого наслаждения.

Печаль, охватившая R, была невыразимо сладка, и R знал, что уже через час будет пытаться вызвать ее в себе снова, но она не придет…

 

* * *

 

Ах ты – мамин отъезд!

Ах вы – дочкины губы!

Две полы моей шубы

И озябший подъезд…

 

Ах жестокий мороз,

Все на свете отдам!

Лишь бы к этим губам –

Я своими

               губами

               примерз!

 

Глава 14

 

Не действуй против божества влюбленных:

какое бы ты средство не привлек,

ты проиграешь битву, будь уверен.

Данте Алигьери

 

И еще R писал любовные стихи в стиле средневековой любовной восточной лирики.

Золотой век восточной лирики.

Где каждый поэт – ученый, суфий, дервиш.

Окончательно равны мы лишь в самом низу – в прахе, и на самом верху – на небе.

Всё остальное – пути.

Если кто-то дошел до Любви и еще кто-нибудь дойдет до нее, то это будет та же Любовь, пути пересекутся…

Муссафир – странник и путник в этой жизни…

Это те, кто от колыбели до могилы пешком проходит свой жизненный путь…

 

ИЗ СРЕДНЕВЕКОВОЙ ЛЮБОВНОЙ ЛИРИКИ

 

Гарем –

пять тысяч жен –

я брошу

            к Твоим ногам…

 

Блаженна Ты…

 

Блажен,

кто Меч свой в Твои Ножны

вложит…

 

Блажен,

кто сделать это сможет!

 

Блажен,

кто своим телом, кожей

Тебя

почувствует

на миг!

 

Блажен,

кто этого достиг –

нет…

 

Нет, нет

и нет!!!

 

О боже…

 

Убью блаженного!

 

И вырежу глаза

из его рожи!

 

И брошу псам!

 

И оскоплю!

 

Свинцом расплавленным залью

те губы,

 

которые, дрожа, тянулись

к Твоим губам!..

 

Блаженна Ты, о Жено!..

 

Гарем –

пять тысяч жен –

я брошу

             к Твоим ногам…

 

Блажен!

         Блажен!

                Блажен!

…кто Меч свой в Твои Ножны…

 

…умрет от счастья тот,

с кем Ты уснешь устало

на брачном ложе…

 

Глава 15

 

Любовь – это голос Бога.

Грейс Аквилар

 

Светлая печаль, которая рождается в сердце, когда вы одновременно осознаете зыбкость этого мира и захвачены его красотой…

Какой смысл пытаться найти объяснения нашей судьбе и нашим поступкам, основываясь на том немногом, что, как нам кажется, мы знаем…

– В чем смысл жизни?

– Можно, конечно, пуститься в цитаты, но ведь любая из систем, на которые я могу сослаться, или обходит эту смысловую брешь стороной, или затыкает ее парой сомнительных латинизмов…

– Для чего живем?

Уже сам этот вопрос дает смысл одушевлённым предметам, которые называются «люди»…

Любовь для R – это история жизни, а для других – эпизод…

R равен самому себе. На большее он не способен…

R делает вид, что говорит в шутку, чтобы уверить всех, что говорит правду…

Проза R – «понемногу о многом», или «ничего обо всем»…

 

* * *

 

Не взворошить нам прошлое руками.

Не возвратить словами и делами.

Не воскресить стихами и цветами.

 

Лишь сонное дыханье твоих губ,

Забыв, ловить счастливыми губами…

 

Глава 16

 

Любовь – единственная вещь, которой

невозможно дать слишком много.

Генри Миллер

 

R был соловьем, девоной, а луноликая Гульнара была для него воздушной пери, спустившейся к нему прямо с небес…

Его грезами, многосерийными снами, его сладким гашишным мороком…

А любовь прекрасной девочки, девушки, женщины Гульнары – это всегда снисхождение. Потому что быть достойным такой любви просто невозможно…

Женщина вовсе не создана нам на погибель. В тот дивный миг, когда она обволакивает нас своим телом, мы будто переносимся в ту счастливую страну, откуда пришли сюда и куда уйдём после смерти…

 

* * *

Из цикла «Тысяча и одна песнь»

 

Солнце твоих слов

растопит

мое холодное сердце…

 

Солнце твоего взгляда

растопит мои глаза…

 

Теперь мой голос

в безднах

блуждает беззвучно…

 

Теперь

цветы моей тоски

растут на дорогах моих,

На дорогах моих,

оставленных

моими ногами…

 

Бескрайность измеряет нашу цель…

 

Тысяча и одна песнь…

Три года и один час…

 

Тысяча километров

и один шаг…

 

Зашифровано

имя твое

в сердце моем…

 

В очаровании глаз твоих

я растаял

и потерял себя…

 

На парусе корабля моего

написано имя твое,

остров мечты моей…

 

Глаза мои

в зеркале очей твоих,

и в сердце моем

дождь твоих глаз прошел…

 

Теплая близость крови нашей…

Тишина свою думу мотает в клубок…

 

Солнце,

спускаясь с облаков,

кажется, съежилось в воде…

 

Осень, листьями

свесившись с деревьев,

спускается по капле

устало…

 

Когда я не нашел себя в душе твоей –

мое сердце заплакало

в твоем одиночестве…

 

Нахожу я тебя,

когда кровь моя

говорит в тебе…

 

И радуга встает

между мной и тобой,

молчаливая радуга…

 

Открыла ты дверь прошедших дней…

Не обрывай крыльев моей тоски –

Пусть к тебе летит…

 

В этом мире я не знаю,

кто же из нас счастливее…

 

Свет твоих глаз на дороге моей…

 

Глава 17

 

Любви нельзя добиться силой,

любовь нельзя выпросить и вымолить.

Она приходит с небес, непрошенная и нежданная.

Бак Перл Сайденстрикер

 

Смуглая девочка с раскосыми глазами-очами в прозрачном платье из белой мешковины – на солнце все тело ее расцветало под просвечивающей туникой, сквозь которую угадывались ее смуглые крепкие ноги…

Сияние ее глаз, из которых струился неземной мир…

И все эти мгновенья были самыми настоящими, и ветер, прилетавший с юга и обещавший скорое лето, и звезды на небе – все это тоже было, без всяких сомнений, настоящим, то есть таким, каким и должно быть…

И эта любовь. Мелькнувшие в памяти и отозвавшиеся печалью в сердце необозримые возможности и маршруты, которые заключал в себе тогда мир, простиравшийся во все стороны…

 

* * *

 

Вся моя жизнь

До тебя

Была одиночеством –

О чем я даже не подозревал,

Пока не встретил тебя…

 

Глава 18

 

Как ласковы сумерки,

когда мы вместе кутаемся в их шелк.

Давид Гроссман

 

Легкий ветерок залетал в окно и шевелил бумаги на столе…

Нежный пушок на ее затылке, словно тайна, открытая лишь ему одному…

Густая сладкая любовь-истома переполняет его грудь…

Любовь к ней, вдохновляя R на стихи, всегда имела в виду любимую, подсказывая чувства, ситуации, образы, обороты…

Как навсегда разлучает нас ускользающая вечность…

Так возникают стихи, рассчитанные на одну читательницу и настолько ею заполненные, что кажется, что каждое слово выговорено только для неё, ждет ее улыбки, слез, объятий, даже вкрадываются интимные фразы, понятные только им двоим…

 

* * *

 

Мы сидим у костра

и вино допиваем из кружки.

Мы сидим у костра,

горьковатый вдыхая дым…

 

А вокруг тишина –

лишь хохочут в тумане лягушки,

потешаясь над чем-то,

понятным лишь нам двоим…

 

Глава 19

 

Любовь – это всё. И это всё,

что мы знаем о ней.

Эмили Дикинсон

 

R влюблен семнадцатилетне…

Его девочке – семнадцать лет. И мир как будто существовал только для того, чтобы его мечты могли сбыться…

R словно возвратился в то далекое утро, когда проснулся в комнате, залитой солнцем…

Легкий ветерок колыхал занавески…

Да, в такое утро была сотворена вселенная…

А вечерами R скучает по ее неожиданному чистому смеху, который вспыхивает там, где души пытаются свершить невозможное…

R любуется ею сквозь радугу слов, расцвеченную желанием, стремлением, любовью…

Единственное, что остается от R, когда он ее видит, – засасывающая пустота.

Пустота, которую может заполнить только ее присутствие, ее голос, ее лицо…

 

ПИГМАЛИОН

 

однажды я создал тебя в своем воображении

моя смуглая черноглазая снегурочка

а потом выдумал себя

 

я подарил тебе красивое имя

Гульнара

из сентиментальной песенки

 

в полнолуние губ твоих

я засыпал в обнимку с мыслями

о тебе

 

как первоклассник в предчувствии счастья

засыпает с новеньким ранцем

в последнюю ночь августа

 

как уставший от счастья жених (теперь уже муж)

з а с ы п а е т

со своей молодой невестой (теперь уже женой)

в первую ночь

 

однажды я создал тебя

д е в о ч к а  м о е й  м е ч т ы

моя смуглая черноглазая снегурочка

 

а потом тебе писал письма до востребования

в этих письмах я был умней и рассудительней

чем на самом деле

 

не сказать что очень красивый

а может быть даже и наоборот

на фотографиях которые я дарил тебе

я был лучше

чем на самом деле

 

чем больше было  р а с с т о я н и е

в пространстве и времени

между нами

тем больше было облако

б е л о с н е ж н о г о  м о е г о  ч у в с т в а

к тебе

 

моя любовь  м о я с н е ж н а я  к о р о л е в а

растаявшая словно

с н е ж н а я  б а б а

в знойные июльские дни

медового азийского месяца

 

моя смуглая черноглазая снегурочка

прости меня за то

что погубил тебя своим теплом

 

о  с н е ж н о е  т в о р е н и е  м о е

 

Глава 20

 

Без любви жить легче.

Но без нее нет смысла.

Лев Толстой

 

Рядом с ними жил старый писатель, в 6 микрорайоне жаркого южного городка, куда этот писатель переехал с Дальнего Востока, с Тихого океана.

И солидные толстые романы старого писателя, пропахшие солеными океанскими ветрами, океанской волной, – черноземная тайна русской души… – были диковинкой для Джамбула, знойного, жаркого среднеазиатского городка.

На учет его поставили в местном отделении Союза писателей Казахстана. У него были солидные красные корочки удостоверения члена Союза писателей СССР.

Иногда он выезжал в столицу республики для участия в очередных писательских съездах или фестивалей литератур разных народов, населяющих нашу огромную империю…

На один такой фестиваль поэзии в городе Кара-Тау попал и R, как молодой поэт, стихи которого уже публиковались на страницах областной джамбульской газеты «Знамя труда».

Остановились все поэты – весь литературный десант – в местной гостинице.

И после очередного ужина в ресторане R со старичком-романистом пошли вместе по туманному ночному городу, беседуя о литературе, об отточенности фраз и формулировок… Так и отстали они от мейнстрима, от основной группы писателей и поэтов. И заблудились…

После всего выпитого писателям было хорошо.

С переменой мест в ресторанах сумма пьяных не изменяется…

R может показать вам, заблудшим, путь, даже если сам иногда спотыкается…

Драгоценная, туманная ночь спускается на город Кара-Тау. И идут по тротуару двое. Неведомо, кто они, – в летнюю ночь мало ли бродит пьяных?

Останавливаются двое неведомых – R и старый писатель. Сил нет дальше идти – так хорошо. Смотрят на бетонные каратауские дома с раскрытыми окнами – там зажгли уж огни. Вдыхают прохладу ночного города. И стоят так, пьянея...

Наклонились сверху над ними невидимые каратауские звезды…

А если между двумя благородными мужами и возникает какое-нибудь мелкое недоразумение, разве ж оно не рассыплется в прах, если оба направят на него острия своих умов?

Всё пропью, а флот не опозорю…

Опьянение по своей природе безлико и космополитично...

Такие вопросы решаются не одним поколением…

У R возникла какая-то потребность внутренне собраться, проверить собственное существование…

Внезапно R громко рассмеялся, и от него шарахнулись две местные женщины, гуляющие по тротуару…

Старичка-романиста и молодого поэта R писатели долго искали, но они, наконец, нашлись сами…

 

ЯНВАРЬ

 

Воркует с голубкой голубь.

Пусть воркует, как ему хочется…

Мои глаза прорубают прорубь

Во льду твоего одиночества…

 

Глава 21

 

Любовь так коротка,

а попытки ее забыть так протяжны...

Пабло Неруда

 

У писателя была жена – седая благообразная старушка со светлым, чистым, открытым лицом. Когда-то и она была красавицей – следы былой красоты еще чувствовались, но самое главное – она соответствовала своему возрасту, не молодилась, не красилась, одевалась соответственно возрасту, но красиво и стильно.

И когда они шли вместе, под ручку, прохожие оглядывались им вслед…

Красивая пара…

 

* * *

 

ты ласкаешь пустоту

в которой когда-то находилось мое тело

м о я  л ю б и м а я

 

где-то между мигом чинары и тупым топором

м г н о в е н и е

ты шепчешь забытые слова в проходящий ветер

 

волна ветра и вечерних слов несет в себе

стремительных стрижей

стригущих обрывки слов и разговоров

 

эта волна проходит весь мир

но все же не достигает моего

непостижимого сердца

 

на моей сутулой спине выпирают лопатки

ш и р о к и е  словно лопаты или

торчащие пни срубленных крыльев

 

моя любимая

я смотрю в твои черные глаза

а вижу в них только себя

 

тогда я выхожу из своего тела

отхожу в сторону

и поворачиваюсь к самому себе

р и ф а т  а ты помнишь

а ты помнишь

ты помнишь

помнишь

мнишь

ишь

шь

ь

 

мои глаза медленно погружаются в небо

и мне кажется что все это уже было

 

Глава 22

 

Любовь не знает ни меры, ни цены.

Эрих Мария Ремарк

 

Ничто так не омолаживает, как повторение ошибок молодости…

И вот эта немолодая семейная пара – под ручку – гуляла в тех же аллеях и тех же парках, где встречалась наша сладкая парочка – R и его мулатка Гульнара…

Время от времени они встречались – улыбались дружески и очень тепло здоровались…

Дистанция поколений…

Молодые переглядывались, и Гуля тихо говорила R:

– В старости ты точно так же будешь водить меня на прогулку…

– Да-да, конечно… – отвечал ей искренне R, и сам верил в это…

 

* * *

 

Можно дойти до Венеры,

Даже на Дальний Восток! –

Если длину нам измерить

Пройденных вместе дорог…

 

Но ходит с тобой уже кто-то,

По глупой моей вине.

А ты на любительском фото

Все улыбаешься мне…

 

Глава 23

 

Спасай чистоту души своей.

Кто заключил в себе талант,

тот чище всех должен быть душой.

Другому простится многое, но ему не простится…

Н. В. Гоголь, повесть «Портрет»

 

И эти две пары обычно раскланивались друг с другом. Молодой паре нравилась влюбленная парочка светлых старичков, а старичкам нравилась молодая пара своей неудержимой силой молодости и свежести, своей влюбленностью друг в друга, глаза молодых горели особым блеском, присущим только лишь одному, главному, чувству.

Чувству любви…

 

* * *

 

В чужом саду цветы – цветочки

Я ночью рвал, а днем дарил…

Чужих стихов три тыщи строчек! –

Тебе по-царски посвятил…

 

И, кажется, счастливым был,

 

Когда на выпуклые точки

Сосков, набухших словно почки,

Под вырезом твоей сорочки –

Мой взгляд робеющий косил…

 

Глава 24

 

Нет ничего, кроме искусства, и буквы – это звезды. Но однажды исчезнут чувства. Память станет звонкой и пустой, залитой светом. Забудешь молодость, катавшуюся по раю...

Иссякнут приводящие в движение сердце запахи, прикосновения;

их поглотит туман, проникший утром в окно с залива.

Позабудется жизнь – уйдет, как в песок волна.

Останется только вглядеться в строчки, бегущие по экрану,

чтобы понять пустоту, которой ты стал, осознать иллюзию,

только что полную живого обмана кинопленки,

и кивнешь идущему от звезд навстречу потоку холода…

Александр Иличевский

 

Щелчок фотографа останавливает время твоей истории, истории твоей семьи. Есть фотографии в старых альбомах, иногда с пометками. Когда-то приходит время достать это все из тайников памяти. Там будут уже и глубоко спрятанные в дальние ящики комода, иногда разорванные, но не выброшенные, кусочки и твоей личной истории.

Календари – другое. История твоего времени, твоего взросления и погружения в новый для тебя мир. Залюбленное дитя начинает искать ответы. Разбирая дом, находишь листочки старых календарей в закладках книг или среди бабушкиных рецептов. Там записи, сделанные их рукой.

От этого сжимается сердце. Мой календарный ряд начался с конца 50-х годов прошлого столетия.

Мы те, кто родился в 50 годы. Воспитывались в 60-е. Учились в 70-е. Женились и выходили замуж в 80-е. Работали в 80-90 годы, а многие из нас работают до сих пор...

Мы меняли мировоззрение в 90-х. Прозревали в 2000-х. Удивлялись в 2010-х. И не сдаемся в 2020-х…

Пережито почти семь разных десятилетий. Два разных века. Два разных тысячелетия.

Пройден путь от междугородного телефона – к видеозвонкам в любую точку мира, от диафильмов и слайд-шоу – до Youtube, от виниловых пластинок – до онлайн-музыки, от рукописных писем – до электронной почты, WhatsApp, Telegram и социальных сетей.

От прослушивания футбольных матчей по радио, просмотра черно-белого телевидения, а затем и телевидения высокой четкости.

Когда-то мы ходили в «Видеоклуб», а теперь смотрим Netflix.

Мы знали, как печатать фотографии, при нас появились первые компьютеры, перфокарты, дискеты, а теперь у нас в руках гигабайты и терабайты на мобильных телефонах или iPad.

Слова и фотографии имеют свойство машины времени. Написано так, что все вернулось. Старый мамин дом, город Фергана, улица 1-я Рабочая, 148, почтовый ящик с газетами и письмами, вид из окна на палисадник, виноградник и розы, мама, каждое утро отрывающая листки календаря…

И снова щелчок фотографа останавливает время твоей истории. На черно-белых фотографиях 1989 года молодые ташкентские поэты на самом первом поэтическом марафоне, который длился всю ночь – от заката до рассвета…

Где они все теперь?

Алла Широнина в Калиниграде, Игорь Цесарский в Чикаго, Владимир Ливиев в Москве, Мяо Мевяо в Австрии, Бела Гершгорин в Нью-Йорке, Игорь Бяльский и Нина Демази умерли в Израиле…

Как навсегда разлучает нас ускользающая вечность…

Да, такие люди прошли через многое, но какая замечательная и интересная жизнь у них…

Это поколение, родившихся в 50-е, у которого было аналоговое детство и цифровая взрослая жизнь.

В прямом смысле слова.

Это поколение прожило и пережило больше, чем любое другое в истории человечества в каждом измерении жизни.

Именно это поколение адаптировалось к любым изменениям.

Аплодисменты всем представителям «особого поколения», которое было и остается уникальным, несмотря ни на что…

Изо дня в день – а мимо тебя пролетают золотые для узбекистанской поэзии 80-е годы, драматичные 90-е, несущие с собой обломки судеб, обломки огромной империи, и, наконец, 2000-е – переломные…

И каждый день человек, живущий литературой, обдумывает очередной сюжет, торопится записать неожиданно залетевшую откуда-то из космоса рифму…

И это уже литературная судьба, судьба писателя, когда вся его жизнь становится литературой, а литература становится его жизнью…

 

НОЧЬ

 

Притихшие деревья расчерчены лучами,

Печальными лучами поникших фонарей.

Иду я и на строчки нанизываю рифмы,

Рассеянно роняя их в бессонницу аллей…

 

Глава 25

 

Мы все уходим слишком рано, не изжив своего земного образа,

не осуществив себя до конца в деле, творчестве, любви,

даже не осознав толком своего бытия.

Наша смерть – это смерть детей, подростков, юношей,

редко – взрослых людей, никогда – стариков,

кроме редчайших исключений…

Юрий Нагибин

 

R три года не приезжал домой, в Фергану.

Все города в Узбекистане – встраивали, пристраивали. И только Фергана была построена на новом месте…

Фергана. Дома, в которых уже не живут те, чьи лица были так хорошо знакомы. Здесь каждый дом – с его неповторимыми трещинами, глиняными дувалами, деревянными калитками, зарешечёнными окнами, старыми, выцветшими от солнца занавесками и цветочными горшками – R знал в лицо…

Унылая окраина провинциального городка – центр и мера вселенной его детства, со всеми ее горами и морями, пустынями и лесами, мегаполисами и безбрежными океанами…

А над Ферганской долиной царственно-ясное небо…

Легкий ветерок доносит забытый запах цветущей джиды. R ясно видит истину – то, что ушло из его жизни, ушло безвозвратно. Ищи сколько хочешь – все равно не найдешь. Беги куда хочешь – все равно не догонишь…

Оно было здесь, на окраине этого южного города, в этих забытых голосах и запахах, которые навеки остались позади…

R был в Москве в гостях у сестренки (декабрь 2019-го – январь 2020 года). R был одет не по сезону легко. В одежде, презирающей времена года…

Встреча Нового года с сыном Чингизом на Красной площади. Глядя на Чингиза рядом с R, понимаешь, что Чингиз пошёл в него – усталый старик и красивый молодой парень как две капли воды похожи друг на друга…

Москва. Город, вечно сам в себе отраженный, живая память детской мечты R об избавлении – мерцая и сверкая миллионами окон, вечно звал, торопил R в путь…

А летом этого же 2020 года в Ташкенте его настиг коронавирус…

В жизни и в Фейсбуке умирали друзья – один за другим. И все от этой вселенской напасти. И, когда кризис миновал, R написал в Фейсбуке – и произошла перекличка выживших:

– Будем жить!!!

– Жизнь тяжела, но…

– К жизни привыкаешь, с ней уже не хочется расставаться…

Время выгравировало на лице R резкие линии…

R понимает, что вся жизнь превращается в сон, что ему нечего сказать миру, и к горлу снова подступает комок…

Светлая печаль, которая рождается в сердце, когда вы одновременно осознаете зыбкость этого мира и захвачены его красотой…

Когда-то в моем теле самым непостижимым образом затеплилась жизнь, да так утвердилась, что многим вокруг пришлось потесниться…

Все наше достояние – это жизнь. Это странный дар, и R не знает, как он должен с ним поступать, но R знает, что это единственный дар, который мы получаем, и что это самый важный дар…

Пока мир сходил с ума, пока умирали близкие и знакомые – что за время такое! – пришел к выводу: будем жить!!!

Спасибо родным и близким, откликнувшимся на мою просьбу о молитвах. Мой сын Шамиль сказал: «Живи, папа, миссия твоя еще не выполнена...»

 

P. S. Мне странно одно – что я еще все живу…

P. P. S. А я ведь живу на самом деле, и разве это не самое первое, что вообще есть и когда-нибудь было?

 

Я пишу не для того, чтобы просить тебя прийти,

я пишу, чтобы предупредить: я всегда буду ждать.

Фредерик Бегбедер

 

* * *

 

я – независимый человек

от меня ничего не зависит

 

но я тебя люблю –

и это тоже от меня не зависит

 

твой дом привязан дорогой

к моему сердцу

но расстояние не подает мне

руки – дорогу к тебе

 

без тебя одиноки мои пальцы

а жизнь – нелепая опечатка

 

без тебя

я вычеркнут из жизни –

как мелом написанные слова

о любви

на школьной доске и

стертые навсегда

мокрой тряпкой

 

мой взгляд как пойманный перепел

бьется в клетке пространства

натыкается на предметы

не находя тебя

 

я пью на ходу

дышу на бегу

суета становится привычкой

а привычка – судьбой

 

суета сует

и томление духа

идущие из ниоткуда и

в никуда

 

твое имя – единственное слово

достойное нарушить

тишину

моего сердца

 

на звук имени твоего

я

бросаюсь как пес –

старый и верный

но

стены глухи а

двери заперты

 

а в небеса отныне

уже не бывает лестниц

 

и увидел поэт что это хорошо

 

и ласкал женщину

не ту

которую любил –

а ту

которая разрешала ему это

 

и писал стихи

не те

которые хотел –

а те

которые у него получались

 

и увидел маджнун[1] что это

невыносимо

и мечтая о смерти

продолжал

жить

 

 

Джамбул, Ташкент, Фергана

Июль-август, 2023 год

 

Журнал "Звезда Востока", №3, 2024