Николай Ильин. ЕГИПЕТСКАЯ НОЧЬ

                                Ба!

                         (Еврипид)  

Когда-то давно со мною случались такие истории, что я просто не вправе настаивать на их подлинности, хотя это вовсе не выдумка. Но как настаивать, если все равно никто не поверит, да и самому с годами не очень верится.

Это было в начале лета, в сезон больших бабочек, залетающих в окна. 

Стоял теплый вечер, и удлиненные тени спокойно растворялись в вечерней смуглости. Бродя неподалеку от дома, я дошел до заброшенной стройки и здесь увидел каркас обнаженного здания, чем-то напоминавший мне пирамиду. На узкой дорожке между вагончиками мне вдруг встретились два человека, довольно странно одетых. На них были обычные костюмы, но с какими-то древними украшениями, нагрудными знаками и поразительными головными уборами.  Нечто подобное я видел в Эрмитаже, а еще в книгах по истории Древнего мира. Вглядевшись внимательней, я понял, что передо мной два фараона египетских! То есть, не сами фараоны, но как бы их ожившие мумии. Оба в очень хорошем состоянии. Как оказалось, одного звали Рамсес Третий, а другого – Аменхотеп, но я не запомнил, который именно, а переспрашивать было неловко.

Они спросили о времени, мы разговорились, и я пригласил их к себе. Хотя мои гости были известными на весь мир фараонами, в их обращении не чувствовалось ничего заносчивого. Оба неплохо говорили по-русски с легким древнеегипетским акцентом. Интересно, что английского языка мои гости не знали вовсе и даже не слыхали о таком. Должно быть, влияние Соединенных Штатов на Египет в те далекие времена еще не было столь значительным.

Мы разместились за чаем. Фараоны были у нас недавно, и все их живо интересовало. Они расспрашивали про чай, интересовались книгами, особенно об Арабской Республике Египет, задавали массу вопросов по истории и современной жизни. Я тоже старался не ударить в грязь лицом и припоминал все, что мне довелось читать или слышать о Древнем Египте. Я спросил, как же так вышло, что такой замечательный народ, такая великая цивилизация, не знала, как иногда пишут, колесà, и люди тащили каменные блоки на строительство пирамид на санях с полозьями (да еще поливая салазки водой, чтобы они не загорелись от трения).

«Как это – не знали колеса?! - удивились фараоны. - Вы не могли не видеть изображения боевых колесниц на наших настенных росписях». «У меня самого была такая, - воскликнул Рамсес Третий. - Я на ней гонял по Мемфису со скоростью до тридцати тысяч локтей в час. А что до каменных плит, то сами попробуйте везти их на колесах – что получится? – увязнут в песке! Шин-то у нас еще не было».

- Тяжело, наверное, приходилось,- посочувствовал я.

- Труд, конечно, не легкий, - сказал Рамсес, - но ничего не поделаешь. Как говорится, без труда – не выпросишь песка у бога Ра.

- Говорилось-то по-всякому,- буркнул Аменхотеп: говорилось и, что «Работа, мол, не крокодил – не убежит в Нил», но Рамсес на него зашикал.

Потом я вспомнил о претензиях японского проповедника, «души истины» Сёко Асахары на то, что именно он в прежнем жизневоплощении был зодчим фараона Джосера, создателем знаменитой ступенчатой пирамиды, но фараоны только пожали плечами: «Мы у нас в Древнем Египте ни про какого Сёку не слышали. А жуликов у нас и своих хватало».

         Я рассказал им, что у нас очень ценится культура  Древнего Египта, что у нас даже есть опера, написанная на древнеегипетский сюжет – «Аида» композитора Верди.

          - Да, мы знаем. Мы как раз недавно ходили в ваш оперный театр и посмотрели ее, - сказали фараоны.- Очень хорошая музыка. Особенно марш из второго действия. У нас трубы так громко и слаженно не дудели (правда, здесь может быть эффект закрытого помещения). Пляски на могиле тоже хороши. И еще то место, где хор и жрецы кричат «Мщенье! Мщенье!». Но в походном марше слова явно не продуманы. Как это: «Ты поведешь могучие войска к берегам свяще-е-нного Нила»? - А сами уже стоят на этом берегу. Куда же вести войска? Неувязка какая-то. Хотя бы пропели «Вдоль берегов священного Нила» (и Аменхотеп довольно точно пропел фразу).

- Вдоль берегов – лишний слог, - придрался я.

- У вас есть старинная форма – «вдоль брегов», в опере вполне уместно. Но в целом, конечно, содержание пьесы очень далеко от реальности.

        - В каком отношении?

        - Ну что этот Радамес так носится с какой-то рабыней? Неправдоподобно. Вот и коллега подтвердит, - сказал Рамсес Третий.

        - Не верю! – воскликнул Аменхотеп, очевидно вспомнив фразу Станиславского.

        - Во-первых, - продолжал Рамсес, - как отмечено в либретто (а это официальный папирус), она из презренных эфиопов. А ведь народная мудрость гласит: «Поскреби эфиопа – найдешь, что весь он …»  – тут мой гость слегка замешкался, неуверенно взглянул на меня, но, видимо, поняв, что я не ханжа, смело закончил – «попа!»

- Ну, это уж слишком,- сказал я. - Попахивает расовой дискриминацией, подпадает под закон о разжигании национальной розни. Такие вещи только Адольф Гитлер позволял себе говорить.

         - Адольф… как? Это кто, фараон такой?

         - Да, нечто вроде.

         - Но поймите, такое мнение об эфиопах сложилось у нас на основании нашего   исторического опыта. Да и с другими народами не лучше. Вот, пытались мы сдружиться с евреями, удержать их у себя в Египте, так такие казни начались, не приведи бог Ра: одной саранчи нанесло – при мне еще выметали.

         - Но это как раз расплата за ваш великодержавный египетский шовинизм.

         - Я думаю,- сказал Аменхотеп,- что ярлыки все же не надо навешивать. В конце концов, это не при мне было. Как любят говорить у нас в Долине Царей (тьфу, любили!): моя пирамида с краю – ничего не знаю.

         - Что же ты нас такими представляешь, - опять сделал Рамсес замечание своему спутнику.

- А что мне скрывать? Я говорю правду. Песков бояться – в пустыню не ходить,- говорит пословица.

- Славные у вас пословицы,- заметил я.- Но нельзя так относиться к национальным проблемам. Вам надо было продвигать в Эфиопию вашу передовую культуру.

         - С какой это стати? А у самих что останется? У нас говорят (тьфу, говорили!): по песчинке всем раздай – потеряешь весь Синай. Лишнее у нас, что ли?

         - Рискну предположить, - сказал я, проникшись древнеегипетской мудростью, что у вас есть пословица «Своя набедренка ближе к телу». А как же всемирная отзывчивость?

         - Пусть они на нас отзываются. А если уж вы так интересуетесь фольклором, то насчет набедренки есть и другая пословица: «На чужую беду – набедренную повязку отведу».

- Вот как! Так, по-вашему, не надо ни с кем ничем делиться?

- Права частной собственности священны. Кто заказывает гробницу, тот в ней и лежит. С чего бы делиться? И так собираешь всю жизнь, копишь на эту пирамиду.

         - А вот, кстати, нельзя было обойтись без нее, так сказать, поскромнее.

         - Как можно! Пирамида - это духовная ценность, культурное достояние, историческое наследие. Откажешься – такое начнется: проблемы трудоустройства населения, переориентация каменоломен, претензии религиозных организаций, жречества, Юнеско.

         - Как? У вас и Юнеско было?

         - Ну. не совсем Юнеско, а что-то вроде. Я просто так обозначил, чтобы было понятней. Если официально, то «Организация по сохранению культурного наследия имени фараона Нормера».

- Кто этот Нормер?

- Наш основоположник.

- Культуры?

- Нет, власти, первой Династии!

- Так как же с расовым равенством и проблемами гуманизма?

- Бросьте! Кто сейчас помнит, что я голодных накормил или рабов отпустил, а пирамиду и завоевания все помнят, во всех учебниках поминают.

Я понял, что по национальным вопросам ничего не докажу, и переменил тему:

         - Давайте вернемся к опере. Пусть Аида из эфиопов, но она прекрасная женщина. Радамес полюбил ее.

- Полюбил рабыню – как можно?

- А почему нельзя?

- Так это же рабыня, как ее любить, тем более, если ты вельможа.

- Но она женщина.

- Конечно, как говорится, ночью все сиамки серы. Но днем женщина женщине рознь. С рабыней неприлично.

- Сердцу не прикажешь, - говорят у нас.

- Что ж это за сердце такое? У нас говорят: цыплячье сердце заставит льва зерно клевать.

        - Но она все-таки дочь эфиопского царя.

        - Да, того волосатого…как его?.. А-мо-на-сро (тьфу, и не выговоришь). Надо сказать, по-египетски это звучит очень неблагозвучно. Кстати, как правильно: дочь кого – чего? (родительный падеж) – дочь Амона-сра? Амона-сры? Ну не важно – все равно рабыня! Так что ж этот Радамес, близкий к трону человек, полководец, не может просто так овладеть рабыней?

       - Но он же любви ее хотел, а не просто так.

       - Так овладей ею: забеременеет – полюбит, куда денется? Ну, подари ей что-нибудь, если уж так нравится.

       - Как-то грубовато выходит.

       -А вы всерьез хотите сказать, что представитель вашей цивилизации предпочел бы рабыню дочери фараона?

       – Не верю,- опять произнес Аменхотеп: Есть все-таки общечеловеческие ценности.

          Я понял, что с типологической общностью культур тоже не все так просто, и опять поменял тему.

       - А как насчет декораций и костюмов?

       - Очень ярко, оригинально, но тоже не слишком правдоподобно. Все женщины укутаны, словно у нас в Египте лютый холод («со-бачий», как вы говорите) или пришли талибы. Ну, и главная жрица – такая толстая, а голос, как у сиамской кошки.

            Я закурил, и Рамсес Третий с его земляком тоже решили попробовать. Я знаю, что сразу трудно понять смак курения, но им обоим очень понравилось, они даже попросили у меня пачку сигарет: «Нам нравятся ваши воскурения. В чем - в чем, а в этом вы мастера. Вы научились пускать замечательный дым. Это действительно достижение вашей цивилизации», - сказали они.

        Мы просидели до поздней ночи, беседуя о том и о сем. Наконец, мои гости встали, и я спустился с ними до выхода из подъезда. Здесь они попрощались со мной и попросили не провожать их дальше, мотивируя тем, что им «необходимо  исчезнуть». Мне было, конечно, неудобно спрашивать, как они ожили и попали сюда.  Я высказал  слова благодарности за проведенный вечер, за увлекательную беседу и отметил  откровенность и простоту их общения.

          - Что ж вы хотите, такие времена, надо перестраиваться. Можно сказать, перефразируя вашего автора, –  «Быть фараоном некрасиво…»

Мы простились почти по-дружески, и я вернулся назад в мою комнатку.  Там я  закурил «достижение нашей цивилизации» и, высунувшись в окно, долго разглядывал зелень листвы, размышляя о странной встрече. Воздух был теплый и ласковый. Это было в начале лета, в сезон больших бабочек, залетающих в окна.

                                                         Из альманаха «ДОЙРА-2»