Виктор ГОРОШИН . Журнал "Звезда Востока", №4

 

НОЙ ХХIВЕКА

Рассказ

 

Ах, конечно хотелось бы начать красиво и поэтично. Например, так:

– Эта невероятная история произошла среди дремучих лесов и бескрайних полей, в самом центре Вселенной, где, преодолевая тысячелетия, несет свой бурный поток полноводная Чаттахуча...

Но, увы, все это было бы ложью. Наглой, неприкрытой ложью. Леса давно вырублены, поля превращены в стадионы, а говорить о полноводности Чаттахучи может лишь тот, кто никогда в жизни ее не видел.

А потому лишь сухая проза и скупое изложение фактов да станут нашими спутниками на всем протяжении рассказа.

Итак…

Вечеринка была шумной и скучной. Оно так обычно и получается, когда гостеприимные хозяева пытаются усадить за один стол вальяжного российского коня и трепетную американскую лань. Плохо понимающие друг друга, гости усердно рвали голосовые связки, стремясь донести до собеседника свои глубокие мысли. Русские слова и фразы мешались с английскими, и избитое сравнение с Вавилоном прочно засело в моей не на шутку разболевшейся голове. Единственным желанием в тот момент было подняться и немедленно уйти. Но, взглянув на растворившуюся в каком-то экзотическом танце Неповторимую, я осознал, что отвлечь ее может лишь моя внезапная кончина, да и то лишь потому, что все волей-неволей вынуждены будут остановиться. Воспитанные.

Добил меня сосед слева – бывший партийный бонза из Кишинева, усердно доказывавший сухонькой пожилой американке, что «...комьюнизм is плохо». Она в общем-то и не настаивала на обратном, но он все твердил и твердил, и слезы выступили у него на глазах, и он ткнулся лбом в скатерть, продолжая упрямо повторять «плохо, плохо...»

– Кажется, этому господину нехорошо? – обратилась ко мне пожилая леди.

– Да, – ответил я, – уже примерно четверть века.

– Так почему же он не лечится? – искренне удивилась она.

– Лечится, как видите, – указал я на кишиневца, яростно опрокидывающего в себя очередной фужер неразбавленного «Абсолюта».

Леди внимательно посмотрела на него, потом на меня и, кажется, пожалела, что пришла.

Я встал и вышел на веранду, или как там она у них называется. Закурив, облокотился на перила и стал смотреть в темнеющую даль, мечтая о том, что если бы сейчас вдруг вырубился свет, то танцы прекратились бы, и Дражайшая, возможно, согласилась бы уехать домой. Но ничего не произошло. Через несколько минут я понял, что ненавижу Эдисона, президента местной электрической компании и фирму «Шарп» вместе взятые. Головная боль не проходила. Я достал еще одну сигарету и зажигалку, которая – бывают же такие дни! – выскользнула из рук и утраченной навсегда надеждой устремилась вниз. Я перегнулся через перила, пытаясь, что-нибудь там, внизу, рассмотреть.

– Осторожнее, – вдруг сказал кто-то сзади по-английски, – не перегибайтесь так сильно. Вы можете упасть.

Я оглянулся. Передо мной стоял один из гостей, которого мне уже кто-то в суматохе представлял и имя которого выскользнуло из моей памяти быстрее, чем зажигалка из рук.

Он был среднего роста, сухощав, седые волосы резко контрастировали с загорелым без единой морщинки лицом, так что на вид ему можно было дать от тридцати до шестидесяти. Кто их разберет этих американцев.

– Вы можете упасть, – повторил он с печальной улыбкой. – А здесь высоко. Около двенадцати футов.

– Да, – рассеянно ответил я. – Действительно... Послушайте, у вас нет зажигалки?

– Нет, – ответил он. – Я не курю. Уже тридцать лет не курю. В колледже, знаете, баловался немного. А потом бросил. Это ведь очень опасно для здоровья. Да и радости никакой. Вот вы зачем курите?

– Сдуру.

– Именно, – почему-то обрадовался он. – Именно сдуру. Посмотрите вокруг. Чем мы терзаем наши бедные легкие. Какой смрад кругом. Пыль, смог. А эти чертовы дезодоранты... А средства от насекомых... Добавьте к этому вырубленные леса, загрязненные океаны, и вы сами все поймете.

Я и так все понял. Типичная «зеленая» пропаганда. Стало еще тоскливее, чем было.

– Пойдемте внутрь, – предложил я. – Выпьем чего-нибудь...

– Ни за что! – Он радостно захихикал. – Алкоголь для организма страшен. Каждая рюмка – это нокдаун для желудка, печени, мозга. Хотите я вам расскажу...

– Не нужно, – отрезал я и начал отступать.

– Осторожно, – вскричал он. – У вас сзади стул. Вы споткнетесь.

Я вернулся в зал в тот самый торжественный момент, когда хозяйка под восторженно-недоумевающие аплодисменты вносила четвертую, кажется, смену горячего. Партийный деятель из Кишинева уже пришел в себя и продолжал разговор со своей соседкой – пожилой леди.

– Они у меня вот здесь все были, – говорил он по-русски. – Понимаешь? О-ни у ме-ня все бы-ли вот здесь! Весь район. Сто пятьдесят тысяч человек. Боялись как огня. Но и верили. Ох верили. – Он задумался, припоминая что-то свое, сокровенное. Потом тяжело вздохнул. – Горбач... сука...

Отыскав Распрекрасную, я рассказал ей про головную боль, про отсутствие зажигалки и предложил немедленно уехать. Мои аргументы были отвергнуты, как несостоятельные, и следующие несколько минут мы бурно жестикулировали, шепотом награждая друг друга наспех придуманными эпитетами.

Потерпев очередное фиаско, я схватил подвернувшийся под руку бокал и забился в какой-то дальний угол, дабы зализать раны и приготовиться к новой схватке. Сердце жгла обида, а голову – раскаленная игла, которую некто проворный с видимым удовольствием вонзал в самые глубокие участки мозга. Уже ни на что не надеясь, я отхлебнул.

– Зачем же вы так? – раздался сзади вкрадчивый голос. – Мы ведь говорили. Каждая рюмка – это...

– Знаю, – сказал я, – нокдаун для пищеварительной системы.

– И не только. Но и для нервной тоже. А нервы, знаете... О нервы! Они вам очень пригодятся в будущей борьбе за выживание.

– Какой еще, к черту, борьбе? Сами же говорили: леса, реки, воздух... Все испоганено. Шарик начинен боеголовками. В один прекрасный день все взлетит в космос. Причем, совершенно неважно, будете вы в этот момент пить, курить или радоваться своему совершенно здоровому организму. Какая разница?

– Громадная, – убежденно сказал он. – Вспомните, ведь все это уже было. И все погибли. И только один человек сумел спастись, чтобы возродить жизнь где-то на Арарате.

– Ной был заранее предупрежден, – возразил я. – Ему дали более чем достаточно времени, чтобы подготовиться и построить свой пароход.

– А мы все тоже давно предупреждены. Только вы никто не хотите этого замечать. А я вот заметил. И поэтому начал строить свою подводную лодку.

– Начали строить... что? – усомнился я в своем английском.

– Подводную лодку, – терпеливо повторил он. – Когда начнется Апокалипсис и все снова будет затоплено, я смогу продержаться около двух лет. Ну зачем вы опять пьете?

– Я же не строю лодку.

– И напрасно. Каждый должен заботиться о своем будущем. Конечно это трудно, да и с затратами связано, но... Знаете, меня никто не понимает, многие даже смеются. Однако время покажет, кто из нас прав. Придет и мой черед смеяться. А хотите, я вам ее покажу?

– Вашу лодку?

– Ну разумеется, – поморщился он. – Что же еще? Хотите? Это здесь недалеко. Я живу по соседству.

– Так вы строите ее дома? – изумился я.

– Да. В гараже. У меня нет средств арендовать площадку. Да и зачем? Вода сама придет в свое время. Так пойдете?

Я молча кивнул, и мы двинулись. Идти пришлось через зал и, обходя танцующих, я думал, что вот они, глупцы, веселятся и совершенно не осознают нависшей над ними смертельной опасности, которую так ясно видел мой случайный знакомый. Подойдя к Ненаглядной, я чмокнул ее в щеку, шепнув, что вернусь через несколько минут. Кажется, она не услышала.

Мы вышли на улицу. Было уже совсем темно. И как-то по-особому тихо. А может быть, это лишь казалось после грохота усилителей.

– Вон тот, четвертый отсюда, дом, – показал рукой мой попутчик. – Я же говорил, что недалеко.

– Говорили, – отозвался я. – Скажите, и давно вы строите свой ковчег?

– Уже семь лет! – В голосе его зазвучала неподдельная гордость.

– И много работы осталось?

– Лет на пять примерно. Пока готовы лишь корпус и салон. Надо оснастить лодку аппаратурой, а это, как вы понимаете, нелегко и дорого. Да вы сейчас сами все увидите, мы уже пришли.

Он подошел к гаражу, нажал кнопку в стене, и ворота начали медленно подниматься.

– Проходите, – радостным тоном гостеприимного хозяина пригласил он.

Я шагнул в густую темень.

– Может быть, включите свет?

– Не торопитесь, – отозвался он. – Настройтесь. Ведь вы сейчас увидите то, чему суждено сохранить Историю.

– Да, – согласился я, – но при свете было бы лучше.

– Конечно, конечно, – его голос почему-то дрогнул. – Вы готовы? Раз, два, три...

Он щелкнул выключателем.

Несмотря на то, что в тесноте гаража трудно было охватить всю картину целиком, то, что предстало перед моим изумленным взором, поразило. Это было нечто громадное, сияющее хромом и никелем, возвышающееся на металлических опорах и занимающее собой почти все пространство. Прижимаясь к стене, я двинулся вокруг, отмечая широкие иллюминаторы, подводные крылья, какие-то непонятного мне назначения винты и лопасти. На обоих бортах гордо красовался звездно-полосатый флаг.

– Хотите заглянуть внутрь? – спросил хозяин. – Поднимайтесь по этой лестнице.

Ухватившись за никелированные поручни приставной лестницы, я поднялся на несколько ступенек и нажал оказавшуюся прямо перед моими глазами ручку. Невидимая снаружи дверь отъехала сначала назад, потом в сторону.

– Не стесняйтесь, заходите, – крикнул американец. – Я лезу за вами.

Мы оказались внутри.

– Это рулевой отсек, – начал объяснять он, тронув пальцем панель, отчего на ней весело замигали разноцветные лампочки. – Здесь еще не хватает навигационных приборов, но это вопрос ближайшего будущего. А вот тут, – он шагнул в маленькое купе с подвешенным под потолком гамаком, – жилое помещение. В хвостовой части будет компрессорная с необходимым запасом воздуха, а также склад продуктов.

Меня удивили маленькие размеры спальни.

– Послушайте... и сколько же... пар... вы собираетесь вытащить из этого будущего водоворота?

– Каких еще пар? – ответил он. – Лодка одноместная. Только я и необходимый запас продуктов на пару лет.

– А потом?

– Когда потом?

– Через пару лет.

– Через пару лет, по моим подсчетам, вода спадет.

– И что?

– И ничего. Можно будет остановиться и начинать все сначала.

– С кем? – не понял я.

– Спасется же еще кто-нибудь, я думаю. Найду их и... Нет-нет, пожалуйста не закуривайте здесь.

Возвращались молча. Американец насвистывал какой-то веселый мотивчик, видимо предвкушая, как в грядущем хаосе он гордо и неприступно будет взирать на тех, кто сейчас смеется над ним, считая его наивным чудаком, впустую тратящим время и деньги.

– Вы женаты? – спросил я уже на подходе к дому.

– Да, конечно, уже двадцать лет. Двое детей. Вон, кстати, моя жена. – Он указал рукой в освещенное окно зала. – Видите, вон та, в голубом платье.

– Может, найдете для нее местечко на своем корабле? Да и детишек оставлять в беде как-то не очень красиво.

Он не смутился.

– Вы, наверное, не осознаете, что моему предшественнику было гораздо легче. Лес был дармовой, да и помощников – хоть отбавляй. А я один, и все очень дорого. Думаете, я им не предлагал? Тысячу раз! Смеются. А один я многоместную лодку не потяну. Зарплата не позволяет.

– Кстати, – опомнился я, – а кем вы работаете?

– Я летчик, – просто ответил он. – Работаю в «Дельте». «Боинги» вожу через океан. По три сотни пассажиров за раз. Громадная, знаете ли, ответственность.

Веселье между тем затухало. Динамики умолкли, танцы прекратились. Разомлевшие гости, разбившись на кучки, о чем-то вяло переговаривались. Нежнейшая сидела между партийным кишиневцем и пожилой леди, выступая в роли переводчика.

– А что их там ждало? – вещал кишиневец, опрокидывая очередную стопку. – Ни поесть толком, ни выучиться. Пришлось все бросать и ехать. Хорошо еще, в свое время не побоялся на еврейке жениться. Тоскливо, конечно, в вашей Америке... Ты это не переводи... Да ничего. Главное – вместе. Детишки растут... Как-нибудь...

А еще через полчаса я с нетрезвой осторожностью катил свою «Тойоту» по пустому ночному хайвею. В соседнем кресле дремала Любимая. Свернувшись калачиком и положив голову на сложенные лодочкой ладошки, она выглядела беззащитным, доверчивым ребенком. Оставив одну руку на руле, другой я обнял ее за плечи и притянул к себе.

– Ты не обиделся? – вдруг спросила она.

– На что?

– На то, что мы не ушли, когда ты хотел.

– Нет, не обиделся.

– Правда-правда? – она радостно встрепенулась. – А как твоя голова?

– Забудь, – сказал я. – Это уже история.

– Ну и замечательно. А я так больше не буду. Стану послушной девочкой. Ты говоришь – я делаю. Как вышколенный рядовой. Ать-два. Хочешь?

– Не хочу. Ты станешь скучной и неинтересной, и я уплыву от тебя на подводной лодке.

– С кем это? – подозрительно прищурилась она.

– Ни с кем. Сяду в лодку и буду плавать, пока не надоест.

– Значит недолго. Через пару часов ты взвоешь от тоски и вернешься, чтобы забрать своих друзей, родственников, кота и, может, даже меня.

– Не получится, – сказал я. – Лодка одноместная.

– Тогда нас будешь умолять принять тебя обратно. А мы еще подумаем, заслуживаешь ли ты прощения.

Она прижалась ко мне теснее и, кажется, снова задремала. А я ехал и думал о женщине в голубом платье, которая каждый день в собственном доме натыкается на никелированный блеск одноместной подводной лодки...