"Вторая – вечная жизнь". Петр Семенович Давыдов сыграл на ташкентской сцене около ста ролей

За годы работы в Государственном русском театре драмы им. Горького Петр Семенович Давыдов сыграл около ста ролей. И всегда открытый и яркий талант Давыдова оставался живым и современным талантом – он вызывал восхищение зрителей, и восхищение это ломало любые зрительские предубеждения.

П. С. Давыдов не имел специального актерского образования, он был актером от Бога. Работая в разных театрах России, Давыдов играл много. Ему пришлось сталкиваться с театральными воззрениями различного толка, работать с режиссерами, совершенно непохожими друг на друга. Но Давыдов обладал умением разгадать самое заветное, самое сокровенное в психологии своих героев.

Давыдов был принят на службу в Ташкентский русский театр драмы в сезоне 1936/37 г. г. Пестрый репертуар требовал от актера большой гибкости, умения играть драму и комедию, «высокую трагедию», фарс и психологическую драму. Он сыграл целый ряд разнохарактерных ролей, перечень которых действительно может вызвать удивление. Это –Дикой в «Грозе» (1937 г.), Восьмибратов в «Лесе» (1938 г.), Городулин в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты» (1943 г.), Прибытков в «Последней жертве» (1948 г.), Шмага в «Без вины виноватых» А. Н. Островского (1955 г.), Каренин в «Анне Карениной» Л. Толстого (1939 г.), маркиз Форлипополи в «Хозяйке гостиницы» К. Гольдони (1940 г.), Войницкий в «Дяде Ване» (1944 г.), Кулыгин в «Трех сестрах» (1941 г.), Фирс в «Вишневом саде» А. П. Чехова (1954 г.), Фамусов в «Горе от ума» А. Грибоедова (1944 г.), Городничий в «Ревизоре» Гоголя (1945 г.), Суслов в «Дачниках»  Горького (1952 г.) и многие другие роли.

Из воспоминаний Владимира Рецептера: «…Как сохранить и передать те мгновения, когда давыдовский Суслов, сидя спиной к остальным, слушает спор «дачников» о жизни (А. М. Горький. «Дачники»). Он собирает внимание, мы снова можем предположить, что ответ этого человека будет необычен. Но Давыдов снова обескураживает нас. Вся желчь, весь смрад обывательщины выливаются в монологе. Кажется, что Суслова рвет откровенностью,  и становится страшно и отвратительно от этих маленьких налитых кровью пьяных и злобных глаз…

Как же передать впечатление о той минуте, когда давыдовский Оброшенов из «Шутников» (1950 г.) вдруг останавливается и замирает. Он понял, что его обманули, что над ним жестоко подшутили…

«Шутники» А. Н. Островского – не из тех пьес, что играют на сцене часто. Это по-настоящему «актерская» пьеса с замечательно написанной, выигрышной центральной ролью. Поначалу будто бы комическая, эта роль превращается в подлинно трагедийную. Оброшенов – один из тех, кого в русской литературе принято называть «маленьким человеком». Незначительный чиновник, сродни гоголевскому Акакию Акакиевичу из «Шинели», только не петербургский, а вовсе провинциальный. Оброшенов привык играть шутовскую роль перед богатыми купцами. Он и закукарекает, и спляшет перед самодуром, лишь бы заработать на кусок хлеба. Но все это – за порогом дома. У себя же это – чистый и трогательный старик, любящий отец семейства, готовый на все для счастья детей. И вот над ним «подшутили» - подбросили конверт, будто с большой суммой денег. «Разбогатевший» Оброшенов – Давыдов преображался, вырастал, был полон достоинства и счастья.

Готов был немедленно выручить бедного жениха своей дочери. «Много тут денег, много, вы столько никогда не видывали. Вот они. Ну-ка посмотрите!» Давыдов – Оброшенов вскрывает конверт, достает какие-то бумаги, но денег не находит. Он недоумевает. Беспокоится. Ищет, нагнувшись, на полу, под столом. Напрасно. Вдруг Оброшенов смеется, хлопает себя ладонью по лбу: вспомнил или догадался. «Они там…в сюртуке…в кармане-то…в боковом-то…» Он убегает и после паузы возвращается. Растерянная нелепая улыбка на его лице сменяется выражением ужаса. Он опускается на ступеньку крыльца, держась за перила. С этого момента – сердце разрывается, так больно за него, а Давыдов ведет все дальше, все пронзительней свою сцену, не давая зрителям передышки. «Неужели потерял?» - спрашивает Оброшенов, обводя всех взглядом. «Побежим… Спрашивать будем, не поднимал ли кто?» Он силится подняться, побежать. Но силы его оставляют, он опускается в кресло, плачет…

И тут Оброшенову-Давыдову подают записку, в которой он читает, что денег в конверте и не было. Долго и как-то тупо смотрит он в эту бумажонку. Мы знаем, мы ждем, что минута нарастающей оценки должна во что-то вылиться. Но нет никакой возможности предположить, как потрясает страшная, убежденная простота фразы: «Этак не шу-тят»,  - как до крови поранят нас открытые, бесслезные, темные давыдовские глаза…

«Вы все лжете! Этак не шутят!» - голос дрожит, вибрирует. «Тремоло» Давыдова нестерпимо прекрасно!.. Вот так же непередаваемо дрожал и вибрировал голос Пола Скоффилда, которого я видел в «Короле Лире» в постановке знаменитого английского режиссера Питера Брука. Оброшенов – Давыдов рыдает, как ребенок, задыхается… Рыдания переходят в странные хрипловатые звуки – он близок к сумасшествию. Занавес. Зрители боятся нарушить тишину. Они были свидетелями чуда…

Одной из лучших ролей Давыдова была роль комиссара Воробьева в инсценировке «Повести о настоящем человеке Б. Полевого. Сцена, где давыдовский Воробьев помогал Мересьеву встать на ноги, почувствовать веру в себя, была одной из главных в спектакле. Снова побеждала давыдовская простота и живая естественность. Поиск человека в человеке и тревога, и сомнение, и вера звучали в его голосе…»

Давыдов обладал редким дарованием делать зрителя своим единомышленником, соучастником, соратником. И в то же время он умел выстраивать такую интимную, такую подробную жизнь своего героя, что на сцене всегда рождалась атмосфера достоверности, той правды, которую он искал.

Был в реализме Давыдова секрет, какая-то загадочная способность все вокруг делать своим. То, к чему прикоснулся, где прошел, тоже становилось «давыдовским». Вступил на сцену – сразу есть человек, и мы верили в него.

Пес «Тучка», что бегал с ним рядом, - тоже как - будто с рождения хозяина при нем. Счастье ташкентцев, что у нас играл Давыдов, наполняя по вечерам зал полнозвучным, органным голосом своим.

Проходит время, но облик Петра Семеновича Давыдова – человека отважного, прямого, благородного, знаменитого и в то же время скромного, легко ранимого, ничем не защищенного, ушедшего от нас на взлете, с недопетой песней.

И если верно, что жизнь человека продолжается, пока сохраняется память о нем, уверен, Петру Семеновичу Давыдову суждена вторая – вечная жизнь.

 

Старый актер уходил, уходил со сцены.

Старый актер отдавал нам свой опыт ценный.

Был знаменит он в Саратове и в Самаре.

Годы и роли сломали его, сломали.

На бесконечном, на тайном пути к роли

 

сколько он тратил горячей, живой крови…

Старый актер не читал наставлений нудно,

он понимал, что нам нужно и что не нужно,

он приказал не бояться, не мелко плавать, -

чисто смеяться и горько и честно плакать…

 

Владимир Рецептер

1963 г.

 

Подборка материала Владимир Островский