XVI Международный конкурс имени Чайковского. Заметки на полях

Вот уже и XVI Международный конкурс имени Чайковского стал историей. Проходил он с 17 по 29 июня 2019 года в Москве и Санкт-Петербурге. К четырём традиционным специальностям: фортепиано, скрипка, виолончель и сольное пение — прибавились деревянные и медные духовые.

Я хочу поговорить только о проблемах Конкурса в целом и о некоторых пианистах, показавшихся мне интересными, как в положительном, так и в отрицательном смыслах, хотя прослушал всех.

Пианисты и скрипачи выступали в Москве. Пианисты — в Большом зале консерватории. Скрипачи первые два тура играли в Малом зале консерватории, а третий — в Концертном зале им. Чайковского.

Пианистам аккомпанировал Государственный академический симфонический оркестр России им. Е. Ф. Светланова под управлением главного приглашённого дирижёра оркестра Василия Петренко.

Нельзя не отметить, что ни разу за всю историю Конкурса на дневных прослушиваниях двух первых туров не было столько слушателей, как в этом году. В Малом зале консерватории аншлаги! Но всё же радость руководства, что мировой престиж Конкурса восстановлен, преждевременна, и вот почему.

Во-первых, сократилось число участников Конкурса и количество премий. Соответственно сократилась его длительность. Во-вторых, сузилась его география. В частности, резко упало число Конкурсантов из США. А ведь бывало, бывало американцев не меньше, чем наших! Сегодня их на всех специальностях по два.

Американцы прагматичны и достаточно точно оценивают возможное лауреатство: его цену и потенциальные последствия для карьеры. (Не говорю о «романтиках», рвущихся хоть раз сыграть в престижном концертном зале: Большой зал консерватории все еще в том же ряду, где и нью-йоркский Карнеги-холл, лондонский Альберт-холл, амстердамский Консертгебау, парижский Плейель, венский Мюзикферейн или токийский Сантори-холл.)

Благодаря предварительному отбору по видеозаписям отсеяны так называемые «музыкальные туристы», мигрируюшие от Конкурса к Конкурсу и даже зарабатывающие на этом. Хотя у видеозаписи есть и негативная сторона.

Известно, что музыканты делятся на три группы. Одна — это «фоногеничные», то есть те, кто выигрывает в записи по сравнению с живым исполнением. Другая группа — нефоногеничные, которые в таком сравнении проигрывают. И есть нейтральные.

Не исключено, что нефоногеничным может оказаться и вполне достойный претендент. Но надо признать: плюсы предварительного отбора значительно перевешивают его минусы.

Сокращение программ, числа участников и, как следствие, сроков проведения Конкурса маэстро Гергиев объясняет тем, что на более длительное время члены жюри не могут оторваться от основной работы. А как же прошлые Конкурсы (второй и десятый длились больше месяца)? Степень занятости членов жюри тех Конкурсов вряд ли была меньше, чем нынешних.

Вспомним имена некоторых иностранных членов жюри: у пианистов Надя Буланже, Галина Черны-Стефаньска; у скрипачей Йожеф Сигетти, Ефрем Цимбалист, Артур Грюмьё, дирижёр Карло Цекки; у виолончелистов Гаспар Кассадо, Григорий Пятигорский, Пьер Фурнье, Андре Наварро, композитор Кшиштоф Пендерецкий; у вокалистов Мария Каллас, Джордж Лондон, Марио дель Монако, Эва Бандровска-Турска. При адекватной компенсации их потерь возрастёт шанс, что они согласятся и на более длительный Конкурс.

Раньше по масштабу, престижу и значению в мире культуры Конкурс имени Чайковского был сравним с Олимпийскими играми в мире спорта. Сейчас он стал одним из многих.

В прежние годы на эти дни Москва становилась столицей мировой музыки — здесь на три-четыре недели собирался цвет мировой музыкальной культуры. Конкурс был событием союзного масштаба — он регулярно освещался всеми газетами и центральными каналами телевидения, а не только каналом «Культура». О нём напоминали растяжки над центральными улицами Москвы.

Помните, чем аргументировали в 2010 году перенос Конкурса на год и разделение его между Москвой и Петербургом? Тем, что в Москве не хватает залов, так как Большой зал консерватории был на ремонте. По плану он должен был быть готов к началу Конкурса (и таки был готов), но планы верстались загодя, а в пунктуальность строителей организаторы не верили. И их можно понять: наши строители укладывались в обещанные сроки крайне редко.

Но прошло восемь лет. За эти годы в Москве появились два крупных музыкальных центра: «Филармония-2» и «Зарядье». Сегодня Москва располагает как минимум тринадцатью (!) превосходными залами: Большой, Малый и Рахманиновский залы Московской консерватории, Зал им. Чайковского, Московский дом музыки (три зала), Концертный зал академии Гнесиных, Филармония-2 (три зала), «Зарядье» (два зала) — с лихвой хватило бы и не на один Конкурс одновременно.

И ещё одно нарушение традиций: закрытие Конкурса и Гала-концерт лауреатов без каких-либо объяснений перенесены из Большого зала консерватории в «Зарядье». Зачем? Почему?

Вручение наград Конкурсантам происходило в известном Доме Пашкова, в котором сейчас располагается нотно-музыкальный отдел Российской государственной библиотеки (бывшей Библиотеки им. Ленина).

Что ж! Напишу свою мантру и перейду непосредственно к XVI Конкурсу: «Конкурс им. Чайковского должен иметь в своем названии слово «Московский» и по всем специальностям проходить в Москве».

 

Жюри Конкурса пианистов:

Председатель — Денис Мацуев (Россия).

Члены жюри:
Мишель Берофф (Франция),
Павел Гилилов (Германия),
Барри Дуглас (Ирландия),
Фредерик Кемпф (Германия–Великобритания),
Ли Минцян (Китай),
Владимир Овчинников (Россия),
Пётр Палечный (Польша),
Борис Петрушанский (Россия),
Менахем Пресслер (Израиль),
Нельсон Фрейре (Бразилия).

На фортепианный Конкурс жюри отобрало 24 претендента, к ним добавился лауреат первой премии III Всероссийского музыкального Конкурса Константин Емельянов.

В регламенте и репертуаре произошли некоторые изменения.

Отменены предварительные прослушивания. Зато каждый член жюри просмотрел видеозаписи всех претендентов на живое участие в Конкурсе.

В первом туре расширен список авторов сонат венских классиков. В него включён Муцио Клементи. Этим расширением программы воспользовалась только Анна Генюшене, включившая в программу первого тура его сонату фа-диез минор, ор. 25 № 5.

Из программы второго тура убрали обязательное исполнение фортепианного концерта Моцарта. Это очень жаль. Именно исполнение моцартовского концерта в большинстве случаев показывало, кто есть кто. Дано больше свободы выбора этюдов Шопена и Листа между первым и вторым турами.

Для выступления на Конкурсе его участникам предлагались на выбор рояли пяти фирм: Steinway & Sons (Германия), Yamaha, Kawai (Япония), Fazioli (Италия), Yangtze River (Китай). Десятеро выбрали надёжный Стейнвей, девятеро — Ямаху, трое — Реку Янцзы, двое — Фациоли, один — Каваи.

По поводу пианистов надо сразу сказать вот что. Такого сильного и ровного состава участников Конкурса я не припомню за всю его историю. (А был я на всех, кроме первого и восьмого.)

Это, безусловно, результат предварительного отбора по видеозаписям. Съехались настоящие профессионалы. Заурядных пианистов не было ни одного. Любой (подчеркну: любой, в том числе и не понравившийся мне) из двадцати пяти мог бы на другом серьёзном Конкурсе по праву стать лауреатом.

Поэтому прошу помнить: все оценки — и жюри, и музыкальной критики, и слушателей — здесь ведутся по высочайшему счёту, начинаясь на весьма высокой планке. Все мои дальнейшие критические замечания соотносятся с этой же планкой.

Удивление вызвало участие в этом Конкурсе нескольких известных российских музыкантов, регулярно выступающих в самых престижных концертных залах России и мира, участников известнейших музыкальных фестивалей. Я имею в виду пианистов Андрея Гугнина, Филиппа Копачевского и скрипача Айлена Притчина.

Первые два не прошли в финал. Притчин получил IV премию. Зачем они играли на этом Конкурсе, для меня загадка до сих пор. Даже победа здесь не принесла бы ощутимого увеличения их популярности, не говоря уже о меньших по значению премиях.

А может быть, всё проще? Каждый русский музыкант тайно ли, явно ли, но мечтает участвовать в “Чайнике” (так на сленге российских музыкантов именуется Конкурс им. Чайковского)?

Напрасным показалось участие в Конкурсе и Александра Малофеева, уже весьма востребованного и на родине, и шире. На первом туре не только у меня закралось подозрение, что его нагрузка непосильна для физиологии и психики семнадцатилетнего подростка. Создалось впечатление какой-то эмоциональной опустошённости.

«Жалко парня», — прошептал кто-то сзади меня.

Да, ему бы сейчас на год-полтора вырваться из гастрольно-конкурсной карусели, отвлечься, отдохнуть на воздухе и не спеша заняться накоплением репертуара, чтением хороших книг, расширением интеллектуального багажа. Этим в первую очередь должны озаботиться его мама и педагог. Не хотелось бы стать свидетелями, как дракон шоу-индустрии сглотнёт очередную талантливую жертву и даже косточек не выплюнет.

Александр — яркая иллюстрация правоты тех, кто считает, что раннее участие детей и подростков в Конкурсах вредно для их физического и психического здоровья, мешает росту интеллекта, становлению их человеческой личности.

Прослушивания начал китаец Се Мин на Fazioli. Отбарабанил всю программу в худших традициях азиатских музыкантов. Пальчики бегали резво, а музыки — ноль. Да ещё и рояль у него звучал неинтересно.

Меня удивило, что так пресно звучит именно Fazioli. Если к инструментам этой фирмы и можно предъявить какие-то претензии, то только не к красоте звука. Он создавался с ориентацией на человеческий голос и поэтому очень подходит для аккомпанемента вокалу.

Ещё только один Конкурсант — Алим Бейсембаев из Казахстана — выбрал этот рояль. Так у него Fazioli зазвучал очень красиво. Видно, правду говорят — рояль звучит так, как на нём играют. Как говорила франко-русская пианистка Вера Лотар-Шевчен

В первом туре прекрасно выступил Константин Емельянов (III премия) с мудро продуманной, специально для этого Конкурса, программой. Значительная её часть была составлена из редко исполняемых сочинений Чайковского: «Романс» ор. 5, «Характерный танец» из цикла «18 пьес для фортепиано» ор. 72 № 4 и «Ноктюрн» ор. 19. Все три пьесы — в медленных темпах, на что Конкурсанты решаются редко.

Волю своему незаурядному пианизму Емельянов дал в этюдной части программы. Один из труднейших этюдов Шопена — ля минор ор. 10 № 2 — прозвучал у него блестяще. Емельянов играл тонко и интеллигентно, демонстрируя личностное отношение к исполняемой музыке. Вся его программа была исполнена технически безупречно, при этом без видимого напряжения. Для меня выступление Емельянова было самым интересным в первом туре.

Во втором туре Константин Емельянов упрочил мою высокую оценку его дарования и ещё раз подтвердил справедливость его победы на III Всероссийском музыкальном Конкурсе в 2018 году. И здесь тоже его программа оказалась составлена превосходно.

Для начала он взял «Элегическую песнь» Чайковского, № 14 из того же ор. 72. Прозвучала она просто, строго, без розовых «слюней» и демонстрации «чуйств». Затем он блестяще исполнил труднейшую, просто «зубодробительную» транскрипцию Самуила Фейнберга Скерцо Allegro molto vivace из Шестой симфонии Чайковского.

«Вариации на тему Корелли» Рахманинова были сыграны Емельяновым технически безупречно. Но их и нужно исполнять только так — или не исполнять вовсе. В этом сочинении Емельянов показал владение всем арсеналом пианистической техники — от мощных аккордов до бисерной мелкой техники и красивейшего глиссандо в финале. Рояль у него одинаково красиво звучит и на самом громком forte и на тончайшем piano.

Завершила программу не так уж часто исполняемая в наших залах соната ми-бемоль мажор ор. 26 Самуэля Барбера. Особо впечатлила ритмически сложная финальная фуга. Остаётся только склонить голову перед смелостью пианиста, решившегося заканчивать программу второго тура таким сложным и далеко не самым выигрышным сочинением.

Повторюсь, что программы Емельянова в обоих сольных турах были составлены безошибочно точно. И вообще, Конкурс очень ярко показал, что точно составленная программа составляет половину успеха. А вот в третьем туре, с моей точки зрения, его программа (Первый концерт Чайковского и Третий Прокофьева) могла бы быть интереснее.

Мне кажется, что Второй концерт Чайковского выгодно отличил бы его от всех. Да и музыкально он больше подходит склонному к размышлению Емельянову, чем помпезно-монументальный Первый.

Третий концерт Прокофьева мне тоже кажется слишком простым для интеллектуального музицирования пианиста. Хотя технически всё было исполнено безупречно, выбранная программа не в полной мере показала самые сильные его стороны как музыканта. Не исключаю, впрочем, что в третьем туре ему уже просто не хватило сил.

Не лучшую услугу оказал Емельянову и выбор рояля. Если в сольных турах это было практически незаметно, то с оркестром звучание его Ямахи далеко не всегда заполняло зал, несмотря на корректнейший аккомпанемент Василия Петренко. В результате — третья премия. Я ему, вместе с его коллегой по третьей Кеннетом Бробергом, безусловно дал бы вторую.

Американский пианист Кеннет Броберг привлек моё внимание с первого тура, потому что несмотря на молодость (26 лет) его исполнение можно назвать взрослым и зрелым, если не мудрым.

Сама манера его поведения сдержанна не по летам. В обоих сольных турах меня не оставляло ощущение, что Броберг не на Конкурсе играет, а даёт klavierabend с хорошо выстроенной программой. Не многим так удались прелюдия и фуга ля-бемоль мажор из первого тома ХТК BWV 911 И. С. Баха.

Вероятно, не случайно в пандан Баху следом прозвучала одна из поздних бетховенских сонат — № 31 ор. 110, в той же тональности, что и Бах, и так же завершающаяся фугой.

Это сочинение, вообще-то отнюдь не конкурсное, в контексте манеры Броберга вписалось в программу точно. Соната прозвучала мощно, крупным свободным мазком, если использовать живописную терминологию. Особо удалась ему финальная фуга. Видимо, Бробергу свойственны полифоничность и интеллектуализм музыкального мышления.

В этюдной части программы, завершённой блистательно исполненной «Дикой охотой» Листа, Броберг показал, что его технический аппарат не уступает «записным» виртуозам. При том, что сам термин «виртуоз» не вяжется с его музыкальным обликом.

Не менее интересной и, опять же, не слишком Конкурсной была и его программа во втором туре. Записные Конкурсные бойцы, стремящиеся к участию в как можно большем числе Конкурсов, во втором туре Баха не играют. Броберг открыл второй тур глубоко осмысленной и прекрасно исполненной Токкатой № 2 до минор BWV 911 И. С. Баха. Хотя сонату С. Барбера ми-бемоль минор, ор. 26 к числу шлягеров не причислишь, её исполнение было вторым во втором туре после Константина Емельянова.

Интерпретации этой сонаты у них были разные, каждая убедительна по-своему. Заключала программу Броберга соната ми минор р. 25 № 2 «Ночной ветер» вообще редко исполняемого как у нас, так и за рубежом Николая Метнера.

Включая сочинения Метнера в Конкурсную программу, конкурсант рискует нарваться на ситуацию, когда не каждый член жюри более-менее имеет представление о его музыке, что нередко их раздражает. Более оправданным это было на прошлом Конкурсе, когда в жюри сидел признанный пропагандист творчества Метнера Борис Березовский.

Метнер замечательный композитор. Но его сочинения требуют от исполнителя строгого вкуса, иначе легко сорваться на преувеличенные темпы и громкость. Но выступления Броберга показали, что он нужным вкусом обладает, — что особенно ярко, по моему мнению, проявилось именно в Метнере.

И¸ наконец, Броберг превосходно выступил в третьем туре. В «Вариациях на тему Паганини» Рахманинова он продемонстрировал безупречные технические возможности. А в Первом концерте Чайковского он не позволил себе того, что позволили остальные финалисты, кроме Фудзита Мао, — загнать до предела темпы. В результате именно у американца этот концерт прозвучал так мощно и торжественно, как ни у кого другого на этом Конкурсе.

Тема запредельных темпов заслуживает отдельного разговора. Но одной из причин загнанных темпов, как мне кажется, кроется вот в чём.

По моим наблюдениям, темпы возрастают по мере приближения к финалу произведения. И чем он ближе, тем меньше исполнитель контролирует свои эмоции. В результате не он управляет эмоциями, а они им. Здесь более чем уместен совет, данный Онегиным Татьяне: «Учитесь властвовать собой».

Меня разочаровало выступление на Конкурсе фаворита московской публики Дмитрия Шишкина (II премия). Я слышал его выступления до Конкурса, и он казался мне музыкантом, обладающим индивидуальностью. На Конкурсе эта индивидуальность (возможно, из-за волнения) куда-то улетучилась.

Прекрасная техника, которой сегодня мало кого удивишь, стёрла личностный налёт с игры Шишкина. Всё его выступление в первом туре прозвучало однообразно и скучно. После такого безликого выступления я бы ни при какой погоде не пропустил бы его во второй тур. Тем более, что за его порогом остались такие интересные пианисты как Арсений Мун, Артём Ясинский и Алим Бейсембаев.

Во втором туре у Шишкина в его довольно странной программе были и несомненные удачи, но скорее технического плана. Это безупречно сыгранные Четыре этюда, ор. 2 Прокофьева и красиво прозвучавшая «Канцона-серенада» Метнера из цикла «Забытые мелодии», ор. 38.

Шопен (Три мазурки, ор. 59 и Второе скерцо ор. 31) был исполнен формально, не затронув никаких струн души. Уж если играть на Конкурсе репертуар даже не последних классов ЦМШ, то надо делать это не просто совершенно, а непременно через преломление личного жизненного опыта, которого у Шишкина, вероятно, ещё недостаточно. (Это когда-то было дано юному Жене Кисину на уровне интуиции, которая с возрастом улетучилась, не заменившись собственным жизненным опытом.)

Но в двадцать семь лет на интуиции далеко не уедешь, потому как она, спасибо многочисленным Конкурсам, уже завяла. Ну, а до Второй сонаты ор. 36 Рахманинова Шишкин ещё не дорос.

В финале ни в Первом концерте Чайковского, ни тем более в Третьем концерте Прокофьева, на фоне технического совершенства никакой яркой индивидуальности у Шишкина я так и не услышал. Остаюсь при мнении, что в этот раз его не надо было пропускать во второй тур.

Алим Бейсембаев — один из трёх Конкурсантов, в отношении которых я не согласен с решением жюри, и во второй тур его пропустил бы. В первом туре прелюдии и фуги из «Хорошо темперированного клавира» Баха были камнем преткновения для большинства претендентов. Прелюдию они исполняли как этюд, а в фуге мало у кого прослушивалась полифония. У большинства вместо полифонии получалась какая-то маловразумительная каша.

Бейсембаев выбрал одну из сложнейших — ми-бемольную прелюдию и фугу из Первого тома ХТК и справился с ними безупречно. Особенно впечатлила пятиголосная фуга, в которой прослушивались все голоса, редкость на этом Конкурсе. Мне импонирует вдумчивая и неспешная, несуетная манера молодого казахского пианиста (21 год), не помешавшая ему показать отточенную технику в «Метели» Листа и в этюде Шопена до мажор, ор. 10 № 7.

Меня заинтересовал двадцатилетний китаец Ань Тяньсю (IV премия и специально учреждённый приз «За мужество и самообладание»). В первую очередь своей технической подготовкой, какой-то совершенно невероятной. Этим он напомнил мне лауреата второй премии предыдущего Конкурса им. Чайковского Джорджа Ли.

На самых быстрых темпах Ань Таньсю артикулировал очень точно — ни одного смазанного пассажа во всех трёх турах. При этом бросилось в глаза, что такой блестящий пианизм достигался при весьма экономном движении рук и корпуса и непроницаемом выражении лица.

Я обратил внимание на эти особенности Ань Тяньсю, когда пересмотрел записи его выступлений на Medici.tv. Такой вот антипод Лан Лана.

Ещё один штрих к портрету Ань Тяньсю — скрупулёзно точное следование тексту. Особенно это было заметно при исполнении бетховенской «Аппассионаты». Он с почти с точностью компьютера исполнил все указания автора: темпа, ритма, динамический оттенков, всех мало-мальских вилочек. И всё это в условиях Конкурсного нервного напряжения.

Программу второго тура Ань Тяньсю сыграл блестяще. Начал он с Четырёх этюдов Прокофьева. А потом! Надо быть очень уверенным в своих силах, чтобы включить в одну программу два грандиозных вариационных цикла: «Вариаций на тему Шопена», ор. 22 Рахманинова и «Вариаций на тему Паганини», ор. 35, тетрадь 1 Брамса, одного из самых сложных сочинений для сольного фортепиано.

Технически это было сыграно феерически. Причём со стороны кажется, что вся эта феерия даётся Ань Тяньсю без особых усилий. С него не льётся градом пот, никаких гримас на лице.

Сколько же часов надо просидеть за инструментом, чтобы достичь такого пианистического совершенства? Мне кажется, что дело не в этом, не в количестве часов, а в какой-то врождённой суперкоординации движений, которая у пианистов выливается в восхищающий нас пианизм, а у специалистов по восточным единоборствам — в фантастическое владение мечами, кинжалами и прочим оружием.

(Возвращаясь к пианизму — четыре года назад мне рассказали об одном эпизоде в кулуарах прошлого Конкурса. За стопроцентную его достоверность поручиться не могу, но полагая, что дыма без огня не бывает, склонен верить.

Нескольким музыкантам, потрясённым пианизмом Джорджа Ли, разрешили посидеть в классе во время его занятий, проходивших в ЦМШ. Их особенно интересовала его левая рука. Надо ещё заметить, что у Ли весьма маленькая кисть, — это я видел своими глазами. Но сколько они ни смотрели, так и не смогли понять, как это у него получается.)

В третьем туре с Ань Тяньсю произошёл случай, не имеющий прецедентов в истории Конкурса. Он заказал сперва играть Первый Чайковского, а затем «Рапсодию на тему Паганини» Рахманинова. И вот, настроенный на Первый концерт, руки на коленях, он слышит, что оркестр начинает играть «Рапсодию»!

Двадцатилетний пианист проявил фантастическое самообладание и железные нервы — не остановив оркестр. Мгновенно перестроившись, он стал исполнять «Рапсодию…»

Безусловно, такой казус не мог не сказаться на эмоциональном качестве исполнения. При этом своих потрясающих виртуозных качеств Ань Тяньсю не растерял. Этот, без преувеличения, подвиг был отмечен специально учреждённым призом «За мужество и самообладание».

Первый фортепианный концерт Чайковского у Ань Таньсю прозвучал несколько непривычно, при этом не выходя никоим образом за рамки текста.

Мы привыкли к Первому концерту как к пафосно-помпезному, имперскому, возвышающемуся над человеком и даже подавляющему его. У Ань Таньсю этот концерт приобрёл более человеческое, личностное измерение, перестал давить своей оркестровой массой. В его интерпретации наиболее впечатляющей стала лирическая вторая часть. Надо отдать должное Госоркестру им. Светланова и дирижёру Василию Петренко: они поняли стиль солиста и вопреки многолетней традиции, насколько это было возможно за одну репетицию, постарались этот стиль максимально реализовать.

Оргкомитет предложил Ань Тяньсю повторить программу третьего тура, но он благоразумно отказался.

Ань Таньсю и ещё один пианист из Китая У Ючун выступали на роялях производства ранее у нас не известной китайской фирмы «Yangtze River», которая спонсировала их поездку в Москву на Конкурс. Звук у этого рояля жестковатый, и целиком наполнить Большой зал консерватории он не смог.

Самое доброе впечатление осталось у меня от выступления представителя петербургской фортепианной школы Арсения Муна, ученика профессора А. Сандлера. Он предстал музыкантом интеллектуально-аналитического склада с отчётливо слышимой индивидуальностью. Такую манеру игры принято называть интеллигентной. При этом рациональное начало у него гармонично уравновешено эмоциональным.

Органично строго прозвучали у Муна прелюдия и фуга ре-диез минор И. С. Баха из второго тома ХТК, BWV 877. А шедшая затем бетховенская «Аппассионата» была эмоционально яркой, так же как и этюдная часть программы.

Особенно впечатлил Этюд-картина фа-диез минор, ор. 39 № 3 Рахманиова. Несмотря на молодость (ему 20 лет), у Арсения Муна эмоции находятся под контролем, и в нужное время он даёт им возможность проявиться. Мун — пианист с «лица необщим выраженьем».

Я считаю, что Мун должен был пройти во второй тур, но жюри решило по-иному. А жаль. Заявленная им программа второго тура весьма нетривиальна, не я один хотел бы её послушать. Кроме популярной седьмой сонаты Прокофьева, в ней значатся «Карнавал» Шумана и «Ундина» из «Ночного Гаспара» Равеля. Редко кто включает два последних сочинения, особенно «Карнавал», в свои Конкурсные программы. Разве что на шумановском Конкурсе в Цвиккау.

Но будем надеяться, что услышим Арсения Муна на следующем «Чайнике». Благо, что по возрасту у него в запасе ещё две попытки.

Игравший вслед за Муном пианист из Донецка Артём Ясинский такой возможности, к сожалению, не имеет — ему уже тридцать лет. Он привлёк моё внимание зрелостью в интерпретации программы.

Подчёркнуто сосредоточенно прозвучали у него прелюдия и фуга соль минор из II тома ХТК Баха. Третья по счёту в этот вечер Аппассионата могла вызвать упрёки в излишней академичности, но я предпочитаю такое прочтение излишне романтизированному.

Этюдную часть программы Ясинский исполнил на прекрасном техническом уровне. Особенно удался ему этюд ля минор Листа из цикла «Шесть больших этюдов по Паганини», S.140 № 6. К моему огорчению, во второй тур он не прошел.

А вот кто мне не понравился с первого тура, так это Алексей Мельников (III премия). В первую очередь — из-за отсутствия индивидуальности.

Во всех номерах двух сольных туров он был одинаков. Мне он показался предсказуемым, а порой просто скучным. А первый номер второго тура — Соната си минор Листа даже разозлил меня своим выбором.

Менее удачного построения конкурсной программы — включения в неё Сонаты си минор Листа — трудно придумать. Это одна из сложнейших для осмысления фортепианных сонат в европейской музыкальной культуре, если не самая сложная. Да и с чисто технической стороны она не подарок. Под внешним звуковым покровом в ней сокрыты такие бездны первобытного ужаса, что волосы на голове начинают шевелиться. По её окончании неприемлемы не только что никакие бисы, а вообще какая-либо музыка. Здесь же её поставили первым номером.

А следом за си минорной сонатой Листа идёт Скрябин, причём ранний. Как это возможно сочетать, сказать трудно. Вероятнее всего, без потерь это невозможно для любого пианиста.

Но это ещё могло бы сработать, если бы соната была исполнена достойным образом. В случае, когда эта соната в процессе исполнения трансформируется в этюды, как это произошло у Мельникова, после неё можно играть что угодно. В третьем туре меня раздражали манерные и претенциозно-вычурные каденции Мельникова и в Первом концерте Чайковского, и в Третьем концерте Рахманинова.

Арсения Тарасевича-Николаева я слушал задолго до этого Конкурса, и неоднократно. И он никогда не был «героем моего романа». Не стал им он и здесь.

Единственное, что можно положительно оценить, — это Прелюдию ми-бемоль минор из Второго тома ХТК, BWV 853 И. С. Баха. Вся остальная часть программы была скучна, пуста и потому неинтересна. А её этюдная часть была даже не без огрехов с технической стороны. Их можно иногда и скомпенсировать темпераментом, но его, увы, не было. Вместо темпераментной, по условию, бурной «Метели» Листа мы получили в лучшем случае позёмку.

Каким образом Тарасевич-Николаев был допущен ко второму туру, мне непонятно. Не исключаю, что тут, на уровне подсознания, проявилась магия имени его бабушки — прославленной Татьяны Николаевой. Но для попадания в третий тур этого оказалось недостаточным.

Мао Фудзита в этот день играл последним. Не позавидуешь: все изрядно подустали, и жюри, и слушатели. Кто-то поглядывает на часы, кто-то борется со сном успешно, а кто-то тихо клюёт носом. Сможет ли миниатюрный 25-летний японец, на вид вообще тинейджер, разбудить и зал, и членов жюри?

Прелюдия и фуга ля минор из Первого тома ХТК, BWV 865 И. С. Баха — одна из самых трудных фуг — прозвучала ярко и живо, спасибо. Но ничто не предвещало «события»… И вдруг…

С первых тактов сонаты № 10 до мажор, К. 330 Моцарта в зале проснулись все. Замерли у мониторов слушающие прямую трансляцию. Словно распахнулись окна, и в зал ворвался яркий свет и свежий ветер.

Лёгким серебристо-прозрачным звуком зазвенел, засмеялся Моцарт, «солнечный» и наивный. (Мао вряд ли читал исследовательский этюд «Моцарт» Георгия Чичерина.) Мой знакомый, слушавший трансляцию дома, к концу сонаты обнаружил, что сидит с раскрытым ртом. Думаю, что не он один.

Зал пришёл в восторг. Произошла та самая сенсация, которой мы ожидаем от Конкурса Чайковского — открытие яркого таланта. Овация.

Даже «Думка» Чайковского, уже звучавшая в этом зале раз пять, не меньше, затёртая до дыр — наконец ожила. С блеском и на живом дыхании прозвучали этюды ля минор, ор. 25 № 11 Шопена, фа минор из цикла «12 трансцендентных этюдов» S. 139 №10 Листа и Этюд-картина Рахманинова, ор. 39 № 5.

С сияющим лицом вышел из служебного подъезда Большого зала председатель жюри, в восторге от игры юного японца.

Свой успех Мао Фудзита закрепил во втором туре, великолепно исполнив три разных по настроению сонаты: раннюю сонату-фантазию № 2 соль-диез минор, ор 19 Скрябина, сонату № 3 си минор, ор. 56 Шопена и сонату № 7 си-бемоль мажор, ор. 83 Прокофьева.

В финале Фудзита Мао играл Первый фортепианный концерт Чайковского и Третий фортепианный концерт Рахманинова. Приятно отметить, что в обоих концертах, в отличие от других финалистов (кроме Броберга, как уже было сказано) он взял нормальные темпы. Благодаря этому в концерте Чайковского стали слышны украшения и некоторые детали мелкой техники, при быстрых темпах теряющиеся. Оба концерта прозвучали у Мао без излишней сентиментальности и неожиданно очень масштабно.

Жеребьёвка преподносит иногда любопытные и «странные сближения».

Так, здесь она поставила рядом недавних соперников на мацуевском юношеском Конкурсе I Grand Piano Competition (2016 г.) англичанина Джорджа Харлионо и Александра Малофеева. Тогда Малофеев получил Гран-при, а Харлионо стал одним из лауреатов.

За три года Джордж Харлионо повзрослел, и здесь выступил заметно удачнее, чем Александр. (Они были моложе всех участников.)

На сцене он выглядит уверенно. Повзрослел он и пианистически. Его прелюдия и фуга Баха до-диез мажор из Второго тома ХТК, BWV 872, прозвучали довольно жёстко. Темпераментно, ярко, но в сдержанных темпах исполнил он «Аппассионату», не растеряв при этом артистичности. Салонный стиль «Ната-вальса» Чайковского передал точно. Но — всего этого не хватило, чтобы компенсировать технические погрешности и пропустить Харлионо во второй тур.

Огорчаться ему не стоит. Как мне рассказал один наш общий знакомый, Джордж и сам оценивает своё выступление на этом Конкурсе трезво. Возраст позволяет ему ещё трижды сюда приехать. На сегодня Харлионо производит впечатление перспективного музыканта.

И вот что ещё важно. Бывает, слушаешь пианиста, даже смотришь на него — и не можешь понять, нравится ему это занятие или давно опостылело. Другое дело здесь. Всё поведение Джорджа Харлионо, его выразительные руки и лицо, само его присутствие на сцене, общение с инструментом — всё ярчайшим образом показывает, как любит он эту музыку, сколько счастья приносит она ему, как ему хочется это счастье донести до нас. Трудно не заразиться этим ощущением.

Видно, во-первых, что перед нами хороший, добрый и скромный человек. Во-вторых — что это сложившаяся личность, с серьёзным отношением к искусству, с благодарной внимательностью к тексту композитора, с искренним уважением к слушателям и с обаянием, способным растопить лёд в любой аудитории.

Аплодируя, я оглянулся на соседей. Ни одного кислого лица. Добрые улыбки, милые интеллигентные люди вокруг, готовые за эту атмосферу счастья простить ему любые шероховатости в быстрых пассажах.

Сара Данешпур предприняла вторую попытку штурма Конкурса им. Чайковского. Первая состоялась в 2011 году. Тогда после первого же тура возник неформальный круг её почитателей. Но в финал она не прошла. Не помню, что она играла тогда, но на этом Конкурсе программы обоих сольных туров интересны весьма.

Первый тур начался строго сыгранной прелюдией и фугой соль минор из Второго тома ХТК, BWV 885 Баха. Затем — прелестная соната фа мажор, Hob. XVI: 23 Гайдна, позволившая расслабиться и отдохнуть после напряжения Баха. Завершали программу Этюд-картина до минор, ор. 39 № 1 Рахманинова; этюды фа мажор, ор. 10 № 8 Шопена и «Хоровод гномов» из цикла «Два концертных этюда» S. 145 № 2 Листа.

Два последних этюда дали возможность Данешпур показать свою незаурядную мелкую технику. Центром программы первого тура стала «Сюита из балета «Спящая красавица» в переложении Михаила Плетнёва. Существует запись в исполнении автора транскрипции. Так что нужна большая смелость, чтобы с этим номером ехать на Конкурс в Москву. Это как в Тулу со своим самоваром. Но Данешпур исполнила сюиту превосходно. Ей удалось передать в ней и сюжет, и симфонизм, и балетную суть этой музыки.

Программа второго тура Сары Данешпур не менее интересна, чем первого. Она начинается пьесой «Incises» Пьера Булеза, одного из крупнейших композиторов-модернистов второй половины ХХ века. Если мне не изменяет память, его музыка прозвучала в конкурсных прослушиваниях впервые. Вторым номером стоит Контрапункт № 4: Канон увеличении и противодвижении из «Искусства фуги», BWV 1080 Баха. Это сложнейшее по мысли сочинение, которым Бах подводил итоги своей жизни, его музыкальное завещание. Которое, как бы хорошо оно ни было, остаётся неконкурсным сочинением. В то же время «Баркарола», ор. 60 Шопена в такой программе смотрится как цветастая шёлковая заплата на строгом фраке. Лучше всего прозвучала у Данешпур соната № 8 си-бемоль мажор, ор. 84 Прокофьева.

К горести многочисленных поклонников, жаждавших слышать Данешпур в третьем туре, жюри её в финал не пропустило.

Я воздержусь от анализа выступлений Андрея Гугнина и Филиппа Копачевского, боясь, по причине давнего дружеского общения с обоими, быть недостаточно объективным. В отношении Гугнина хочу сказать, что мне из всего его вступления на Конкурсе больше всего понравилась Соната № 3 си минор, ор. 58 Шопена. У Филиппа Копачевского исполнение во втором туре «Карнавала», ор. 9 Шумана мне показалось провальным. Это произведение не для Конкурсов.

Лауреатом первой премии у пианистов и обладателем Гран-при стал французский пианист Александр Канторов. Он студент частной консерватории Ecole Normale de musique de Paris в классе Рены Шерешевской. (Другой её ученик, Люка Дебарг, стал сенсацией прошлого Конкурса, хотя получил всего лишь четвёртую премию.)

Интересный факт. Я слушал Александра Канторова в первом туре ещё не прочтя аннотацию в буклете. И вскоре довольно чётко осознаю, что ощущаю в его исполнении руку Рены Шерешевской

В промежутке перед следующим конкурсантом — благо он был довольно большим из-за бурных и длительных аплодисментов в адрес Канторова. лихорадочно листаю буклет и вижу, что не ошибся: он её ученик.

Александр — сын известного французского скрипача и дирижёра Жан-Жака Канторова. Семья из российских эмигрантов. Вероятнее всего, в его родословной, помимо отца, ещё и не одно поколение синагогальных канторов, о чём свидетельствует фамилия.

В свои двадцать два года Александр Канторов уже выступал на сценах известнейших концертных залов: Консертгебау (Амстердам), Konzerthaus (Берлин), Парижской филармонии и др. В будущем сезоне планируются его гастроли в США с Филармоническим оркестром Неаполя п/у Андрея Борейко.

Первое, что необходимо сразу отметить, — это гениально составленные программы для всех трёх туров. Как заметил председатель фортепианного жюри Денис Мацуев, правильно составленная программа — это половина успеха.

Из Первого тома ХТК Баха были выбраны редко исполняемые прелюдия и фуга ми-бемоль мажор, BWV 852, которые Канторов исполнил весьма хорошо. Затем в качестве противовеса прозвучали листовская «Метель» и шопеновский этюд фа мажор, ор. 10 № 8. Здесь у Александра были некоторые проблемы технического порядка.

Очень искренне и тонко Канторов исполнил также не частую гостью на концертных площадках сонату Бетховена № 2, ор. 2 № 2. Замечательно он «пропел» «Размышление», ор. 72 № 5 Чайковского. В Этюде-картине ре мажор, ор. 39 № 9 Рахманинова Канторов показал своё красивое форте.

Всё исполнение программы было пронизано ярко выраженным личностным началом, которое заставляет и слушателя СОчувствовать тому и ПРОчувствовать то, что звучит с эстрады. Те же, кого этот поток не сумел захватить, скучая сидят на его берегах и подсчитывают технические огрехи. Судя потому, что несмотря на их наличие Канторов дошёл до финала, этот поток захватил и жюри.

Программа второго тура привлекла именем Брамса, редко звучащего на Конкурсах вообще. Великолепно прозвучали его Рапсодия си минор, ор. 79 № 1 и Вторая фортепианная соната фа-диез минор, ор. 2. Потом просверкала Сюита Игоря Стравинского из балета «Жар-птица» (транскрипция Агости). Лирично исполненный Ноктюрн № 6 ре-бемоль мажор, ор. 63 Габриэля Форе внёс в программу французский шарм. Всю программу второго тура также собрало в одно целое сильнейшая индивидуальность Канторова.

Вся программа третьего тура у Канторова была составлена нетривиально, а я бы даже сказал — вызывающе. Были заявлены Второй (sic) фортепианный концерт Чайковского и

Второй фортепианный концерт Иоганнеса Брамса — один из самых трудных в мировой исполнительной практике. В истории Конкурса им. Чайковского, если мне не изменяет память, Второй фортепианный концерт Брамса исполнялся трижды: Александром Канторовым сейчас (XVI), Алексеем Черновым ( XIV в 2011 году) и Джоном Лиллом (IVв 1970 году).

Экспансивный и непредсказуемый Люка Дебарг и лиричный, созерцательный и тонкий Александр Канторов — очень разные пианисты. Но их объединяет не только сходное звукоизвлечение, но и то, что концерты обоих музыкантов нужно оценивать не по отдельным произведениям, их составляющим, а интегрально по всей программе в целом.

После второго тура у пианистов поползли слухи, что рассматривается возможность присуждения двух первых премий. Но третий тур расставил всех по своим местам.

Своим блистательным выступлением Канторов вырвался в абсолютного и бесспорного лидера. Он пленил и публику, и жюри одарённостью, музыкальностью, образностью, красотой звука, индивидуальностью, какой-то неповторимостью стиля.

Победа 22-летнего Александр Канторова на фортепианной ветке XVI Конкурса стала второй сенсацией. Третья сенсация — впервые в истории Конкурса его победитель в финале исполнял не Первый, а Второй фортепианный концерт Чайковского.

Пир фортепианной музыки завершился. Мы прослушали 25 превосходных пианистов, 14 из них два раза, а семерых ещё и с оркестром.

После первого тура перед жюри стояла очень трудная задача. Как я писал выше, в Конкурсе не было плохих пианистов. Увы, временнЫе рамки Конкурса довольно жестко регламентированы, и у жюри не было возможности пропустить во второй тур всех достойных в нём играть.

Спасибо Мацуеву за то, что во второй тур пропустили на два человека больше, чем позволял регламент, а в финал – семь человек вместо шести. Тем не менее, в этой ситуации, по впечатлениям от первого тура я не пропустил бы во второй тур Шишкина, Мельникова, Николаева-Тарасевича, а вместо них допустил бы Арсения Муна, Артёма Ясинского и Алима Бейсембаева.

Зато произошёл редкий случай — кандидатура на первую премию у большинства слушателей сомнений не вызвала. После финала кандидатура Александра Канторова была бесспорной. Известие о присуждении ему Гран-при было воспринято без возражений.

Интересно, что объявляя об этом присуждении в финале гала-концерта, Валерий Гергиев заметил: решение он принял только что, а до этого не знал, кому достанется Гран-при.

Многие подозревали, что его может получить китайский валторнист Женг Юн, которого маэстро назвал главным сюрпризом Конкурса. Но блестящее выступление Александра Канторова в гала-концерте склонило чашу весов в его пользу.

В процессе написания этих заметок у меня родились несколько предложений.

Если так важно, как составлена программа выступления, то может быть, стоит учредить по три премии в каждой специальности за лучшие программы.

Вернуть во второй тур клавирные концерты Моцарта и учредить премии за их лучшее исполнение.

Учредить премии за лучшее исполнение произведений композитов наиболее часто исполняемых на Конкурсах им. Чайковского: П. И. Чайковского, И. С. Баха, Л. Ван Бетховена, Ф. Шопена

Хочу надеяться, что XVII Конкурс им. Чайковского пройдёт по всем специальностям в Москве.

 

Владимир Ойвин

Источник: https://www.classicalmusicnews.ru