"Всплески памяти моей жены"

Ташкенту с любовью и благодарностью…

Alexander Goroshin

22 июня, ровно в четыре утра, Киев бомбили, нам объявили, что началась война, — это строчка из песни. И в этот же день бомбили Харьков, где в это время жила наша маленькая семья – папа, мама и я, трехлетний ребенок…

…Ушли почти все ветераны той страшной войны, Но их воспоминания навсегда остались в нашей памяти – памяти детей войны. Их пронзительные откровения говорили, нет, кричали об одном: ЭТО НЕ ДОЛЖНО ПОВТОРИТЬСЯ!

Постарели уже и дети войны, которым тогда было очень трудно осознать: что же произошло, почему вдруг, в одночасье в их жизнь ворвались устрашающие звуки сирены, гул самолетов, разрывы бомб, и почему от страха замирают их маленькие сердечки, а нежные неокрепшие души уходят в пяточки? — Что это, мама? — Война, доченька!

Когда началась война мне было три с половиной годика. Мы жили в прекрасном городе Харькове, там я сделала первые шаги. Папа учился в Военной академии. Родители были красивы, молоды, с прекрасными надеждами на будущее. И вдруг… война. Когда начинались бомбежки, мы опускались в погреб (я даже не знала, что у нас в коридоре под ковриком был погреб). Там было темно, сыро и очень страшно. И я, так говорила мама, молча закрывала крепко-крепко глаза, прижималась к ней, и мы спускались. После этого у меня появился страх темноты. Я не могла спать без света, вечером выходить на улицу, и эта, приобретенная в детстве фобия, очень долго сопровождала меня.

Вскоре в академии предупредили, что членов семей слушателей будут эвакуировать в тыл, и чтобы все приготовили по одному чемодану на человека с необходимыми вещами и котомку с продуктами на первое время. Наши милые соседи украинцы уговаривали нас: «Не уезжайте, ховаться будем». Но приказ есть приказ. Через несколько дней в назначенное время за нами приехал автобус. Соседи очень трогательно провожали нас, несли фрукты, овощи, продукты… А один очень добрый сосед, когда узнал, что нам предстоит эвакуация, насушил сухарей, истолок их в муку и принес нам целый мешочек. За это ему огромное спасибо, т.к. две-три ложки размешаешь в кипятке, вот тебе и кашка!
…На вокзале было очень много народа, навести порядок было трудно. Родители даже не знали, куда нас с мамой отправляют. Папа оставался в Харькове. Втиснув нас в вагон, он в окно говорил нам очень нежные слова и повторял главное: «Я вас найду… Обязательно найду!» Поезд тронулся, набирал скорость, а папа бежал и кричал: «Живы будем, встретимся!»

Это была одна из первых организованных эвакуаций из Харькова. Эшелон был замаскирован ветками деревьев. Ночью огни в вагоне не зажигали. Было очень темно, я крепко зажмуривала глаза, вжималась всем тельцем в маму и засыпала.
Несколько раз наш эшелон бомбили. Объявлялась воздушная тревога. Состав останавливался. Иногда стояли подолгу.
Я не помню, и не могу даже себе представить, как в этой обстановке можно было совершать самые необходимые гигиенические процедуры.
Потом мы оказались в глубоком тылу. Ехали, ехали и прибыли в Баку, Обрадовались. Нас очень тепло встретили. Дали возможность принять душ, накормили… Но оказалось, что Баку только перевалочный пункт. Нас погрузили на паром и отправили в Красноводск. Паром был переполнен, очень много было детей из детских домов. Их организованно вывозили, многие из них болели коклюшем, поэтому мама осталась со мной на палубе, где тоже было много народа. Море штормило, паром сильно качало, палубу заливало водой. Дети внизу громко плакали. Всем было страшно…

Наконец мы в Красноводске! Но оказалось, что это тоже только перевалочный пункт. Нас перегружают в вагоны. Легко сказать «перегружают». На вокзале очень много народа, суета, паника, а у мамы в одной руке чемодан, в другой – я, а еще и документы… Наконец мы едем дальше. По вагонам пошли слухи: нас везут в Узбекистан.
В вагоне оказался пожилой мужчина, который сказал: «Надо же, я с детства мечтал попасть в Узбекистан, Там виноград и яблоки, лепешки, и арыки возле домов журчат… Ведь в город Ташкент, когда началось раскулачивание, коллективизация, самые трудолюбивые и находчивые крестьяне устремились с мечтой и надеждой, потому что там много солнца и тепла, там живет добрый и сердечный народ. И город их принял, обогрел, дал работу, и никогда, и никому в голову не приходило сказать им: «понаехали тут…»

И вот мы в Ташкенте! Как сердечно нас встретили! Уже на вокзале нашлись люди, которые помогли оформить документы, а маме посоветовали: раз нам документы на эвакуацию выдало военное ведомство, то лучше обратиться в военкомат, чтобы они выделили жилье из своего фонда. Мама так и сделала. Нам и еще одной женщине с дочкой выделили комнату в доме по адресу Инженерная 19 А, где жили работники Штаба Среднеазиатского военного округа. В этой комнате была даже казенная мебель: стол, два стула, табуретка и две железные кровати. Как появилось самое необходимое, не помню. Наверное, «с миру по нитке»… Но появилось. Скоро маму определили на фабрику, где шили обмундирование для солдат, Мама брала меня с собой на работу. Там еще были дети. Нам – детям – выделили место, вместо игрушек дали катушки, обрезки ткани. И мы там играли. Никогда не капризничали, не ссорились. Как-то интуитивно понимали серьезность момента. Потом кто-то маме отдал старенькую швейную машинку, и она стала работать дома – шить гимнастерки.

А вечерами, по графику, составленному дворовым комитетом, женщины шли в госпиталь помогать убираться, писать письма раненым, читать им газеты… Да, женщины хорошо знали, что тыл — это второй фронт, и они работают под девизом «Все для Фронта, все для Победы». Женщины брались за любую работу. Вот как об этом писал Михаил Исаковский:

«…За все ты бралася без страха,
И как в поговорке такой
Была ты и пряха, и ткаха,
Умела иглой и пилой.
Рубила, возила, копала,
Да разве же все перечтешь,
А в письмах на фронт уверяла,
Что будто отлично живешь…»

Ну, а мы – дети – целое лето проводили на улице, бегали босиком, купались в арыке, ели какие-то цветочки, выкапывали солодский корень, ели жмых, а яблоки прямо с косточками. Грызли арбузные и дынные семечки…

Надо сказать, что зимы в годы войны были очень холодными, а мы плохо экипированы. Конечно, было холодно и голодно. Часто простывала. Болела, получила осложнение на легкие, и меня отправили в санаторий «Ореховая роща».

9 мая 1945 года. Мне семь лет. День Победы! Очень хорошо помню этот день. Помню общее ликование, все соседи вышли во двор, объятия, радость. Из репродуктора звучит музыка. Потом мы зашли в нашу комнату, и моя мама, очень сдержанная женщина, вдруг упала на кровать и зарыдала… Ее оба брата погибли на фронте… Рыдала и моя тетя, у которой в самом начале войны погиб девятнадцатилетний сын.

Трудно себе представить, как любимому нашему Узбекистану удалось в годы войны принять такое количество раненых, эвакуированных и предоставить им крышу над головой и работу. Да, это было очень трудно. Но это было сделано, благодаря продуманной работе правительства и, конечно же, благодаря замечательному узбекскому народу, необыкновенно гостеприимному, щедрому, умеющему сопереживать чужому горю, и не только сопереживать и сочувствовать, но и помогать, делить последнюю лепешку пополам, тесниться в своем жилище, но не оставить человека на улице. Вот это истинное благородство!

А мы всем сердцем полюбили этот теплый край, чудесный народ, его историю, традиции, его песни и танцы, его самую вкусную кухню… Здесь мы нашли преданных и верных друзей. И связали свою судьбу с судьбой родного нам народа, с которым мы вместе пережили нашу общую беду – войну. И нашим девизом всегда были слова: Это не должно повториться!

Да, нашим девизом были слова Это не должно повториться!. Не должно! Но, страшно сказать: «Повторилось». Какая это «операция»!? Идет очень страшная крупномасштабная война. Эти события всколыхнули нашу память — память детей прошлой войны. И мы все вспомнили: все страхи, которые мы испытали в детстве: получение похоронок о гибели родных, страдания и боль. И этo участь детей и всего народа Украины. За что?!

Эмма Бауэр

Источник