Тайна Черубины. Последняя мистификация Серебряного века

Пятого декабря исполняется 95 лет с того дня как в 1928 г. в далеком от столицы Российской империи Ташкенте в мир иной отошла женщина, из-за которой опять-таки пятого декабря, но 1909 г., на последней дуэли поэтов XX века в России стрелялись Николай Гумилев и Максимилиан Волошин. Ее звали Елизавета Дмитриева, в кругах российской богемы она прославилась под именем якобы испанской поэтессы Черубины де Габриак, героини главной литературной мистификации заката Серебряного века.  

 

… А мне было тринадцать лет

У будущей «испанки» было нелегкое детство. В семь лет Лиля, так ее звали дома,  потеряла на время память, в девять - ослепла на год из-за дифтерита. Страдала костным и легочным туберкулезом, несколько лет была закована в гипс. Потом хромала всю жизнь. «Пошла» в 13 лет в 1900 г. И тогда на нее «накатилась любовь». Это был, как утверждают, возлюбленный ее матери после смерти мужа. Со слов Волошина, Лиля потом рассказывала ему: «…Мама очень любила его, была на его стороне… он был влюблен в меня,.. требовал… любви; Я иногда соглашалась,.. говорила, что буду его любить… Он взял меня... ». Этот человек пробудил в ней, маленькой, исстрадавшейся калеке чувство рано проснувшейся болезненной и непонятой страсти, оставил глубокий след в ее жизни. Он сохранился в ее стихах неожиданно твердых, готических.  

- Он пришел сюда от Востока,

Запыленным плащом одет,

Опираясь на жезл пророка,

А мне было тринадцать лет.

………………………………..

На камнях, под его ногами,

Разгорался огненный след,

Поднимал он черное знамя…

А мне было тринадцать лет…

 

Иногда все трое детей – брат-эпилептик, сестра и Лиля – приносили жертвы огню. В печь летели игрушки, однажды туда швырнули… щенка. Взрослые, слава Богу, спасли. Когда Лиля лежала в гипсе, сестра рассказывала ей «страшные истории», но после каждой разбивала одну из ее фарфоровых кукол – «чтобы недаром». Брат заставлял просить милостыню у прохожих, давал нюхать эфир и сам нюхал. Лиле нравилось. Уже тогда она стала писать стихи.

- Схоронили сказку у прибрежья моря

В чистом, золотистом тающем песке...

Схоронили сказку у прибрежья моря

Вдалеке...

Как Волошин потерял калошу

Причиной дуэли стала пощечина, которую 4 декабря (18 ноября по старому стилю) 1909 г. влепил Волошин Гумилеву за то, что тот прилюдно заявил о Дмитриевой, что как женщина  она будет получше, чем ее стихи.

Дуэль состоялась на Черной речке в Санкт-Петербурге там, где в феврале 1837 г. стрелялись Пушкин и Дантес. Гумилев прибыл на автомобиле. Он застрял в снегу и чтобы высвободить авто, понадобилось скликать дворников со всей округи. Волошин приехал на извозчике. Спускаясь с коляски, потерял калошу. Стреляться без нее решительно не хотел. Потерю с трудом нашли. Но  владелец долго не мог ее надеть. Потом над этой «разборкой» потешался «весь» город, газеты писали о «смехотворной дуэли». Саша Черный назвал Волошина Ваксом Калошиным.

Оружием были дуэльные пистолеты тех лет.  Гумилев требовал  стреляться на пяти шагах. Но секунданты развели их на 25. Каждому по два выстрела. Говорили, что Гумилев сначала промазал, потом выстрелил вверх, у Волошина были две осечки. Но по его рассказу, промахнувшийся Гумилев после осечки предложил Волошину стрелять второй раз, тот выстрелил, как сам пишет «боясь, по неумению… стрелять, попасть в него. Не попал…».

Лиля, Николай и Макс

Любовный треугольник - Дмитриева, Гумилев и Волошин - начал формироваться в Париже в 1907 г., когда Лиля училась в Сорбонне. Там она познакомилась с Гумилевым. До того закончила Императорский Женский Педагогический институт по специальностям: История Средневековья и Средневековая литература Франции, интересовалась испанской литературой. Работала учительницей. Похожие интересы привлекли в Париж Гумилева, получившего очередной отказ от Анны Горенко (будущей Анны Ахматовой). К тому времени Дмитриева была обручена с будущим инженером-мелиоратором Всеволодом Васильевым, и уже писала стихи, исполненные средневековой романтики: прекрасные дамы, благородные рыцари, ваганты, трубадуры… Некоторые переводы с испанского печатались в малоизвестных теософских журналах.   

Гумилев и Дмитриева встретились в парижской мастерской модного художника Себастьяна Гуревича, который писал портрет будущей Черубины. На фоне общих интересов им было о чем пообщаться.

Через год они пересеклись в Петербурге в салоне поэта Вячеслава Иванова, где тусовалась богема Серебряного века: поэты, художники, театралы, литературные критики. Здесь между ними и пробежала «искра». «Это была молодая звонкая страсть, - вспоминала потом Дмитриева. «Не смущаясь и не кроясь, я смотрю в глаза людей, я нашел себе подругу из породы лебедей», – писал Гумилев ей в альбом. Раз за разом он звал ее замуж, она отказывалась. Однажды Гумилев гневно пригрозил ей, что она пожалеет. «В то время я была невестой другого», — объясняла потом поэтесса. Что не  мешало их роману. Уже после того они расстались, Гумилев рассказывал, что даже не замечал ее хромоты.

В июне 1909 г. Дмитриева с Гумилевым приезжают в Коктебель на дачу к Волошину, уже женатому. Плотного сложения, одетый в римскую тогу на голое тело (Волошин был  нудистом), в копне кудрявых волос, да еще и посвященный в масонские тайны, он притягивал к себе и она сполна отдалась этому притяжению. Гумилев оказался третьим лишним. Волошин был в смятении: «Она садится на пол и целует мои ноги, - писал он потом в «Истории моей души». «Макс, ты лучше всех, на тебя надо молиться. Ты мой бог…

- Лиля, не, надо. Этого нельзя.

- Нет, надо Макс…»

Явление Черубины

Дмитриева очень хотела печататься в престижном журнале «Аполлон», но их «завернули». Что взять с простой учительницы... А стихи были хорошими. И тогда у нее с Волошиным возникла идея отправить в редакцию подборку стихов от имени испанской поэтессы под именем графини Черубины де Габриак, присовокупив к этому романтичный письменный автопортрет красавицы-католички со строгим отцом испанцем, русской матерью и жестким порядком в семье. По легенде предполагалось, что она, возможно, скоро уйдет в монастырь, исчезнет из светского мира. Так завязалась самая крупная литературная мистификация в русской поэзии Серебряного века.

Ее организаторы постарались произвести впечатление и по форме, и по содержанию. В сентябре 1909 г. в редакцию пришло письмо в надушенном конверте без обратного адреса. На цветных листах, проложенных засушенными цветами, изысканным женским почерком были написаны стихи, исполненные грусти с оттенком готической мистики и упадничества декаданса, полные горделивой отрешенности от мирского.

- Не осветят мой темный мрак

Великой гордости рубины…

Я приняла наш древний знак

Святое имя Черубины.    

Потом были еще письма. Затем в редакции раздался телефонный звонок. Главный редактор Сергей Маковский, щеголеватый «любимец женщин», очарованный звуками девичьего голоса заочно влюбился в незнакомку, возведя ее в статус женского идеала. Была заинтригована и вся редакция. Да, что там редакция! Вся литературная столица. Впечатлились мэтры: тот же Гумилев, Сомов, Толстой, Анненский, Иванов. Маковский напечатал стихи двумя циклами. Скромная учительница обернулась таинственной испанкой. Это был самый светлый период жизни Елизаветы Дмитриевой,

Мистификация продержалась недолго. Дмитриева проговорилась своему мимолетному любовнику поэту и переводчику Гансу Гюнтеру и покров тайны был сорван. «Испанская графиня» пришла в редакцию. Экзальтированного Маковского поразило, насколько идеал, созданный его пылким воображением отличался от женщины, вошедшей в кабинет.

«Дверь медленно… растворилась, и в комнату вошла, сильно прихрамывая, невысокая, довольно полная темноволосая женщина с крупной головой, вздутым чрезмерно лбом и … страшным ртом, из которого высовывались клыкообразные зубы. Она была на редкость некрасива. Или это представилось мне так, по сравнению с тем образом красоты, что я выносил за эти месяцы?..  Сон чудесный канул… в вечность… И сделалось до слёз противно и вместе с тем жаль было до слёз её…». Столь, «красочное» описание удивляет. Вот, например, как описывает ее Гюнтер: «Она была среднего роста, скорее маленькая, довольно полная, но грациозная и хорошо сложена. Рот был слишком велик, зубы выступали вперед, но губы полные и красивые. Нет, она не была хороша собой, скорее – она была необыкновенной…».

Загадочной Черубины не стало. Дуэль Гумилева и Волошина льстила ее женскому самолюбию. Маковский, преодолев надуманный шок перед вполне нормальной женщиной, напечатал еще одну подборку ее стихов в «Аполлоне». Но в конце 1909 г. о Черубине стали забывать. Через год Гумилев женился на Анне Горенко.

Новые увлечения

Отведав сладости поэтической славы, Дмитриева недолго продержалась на ее пьедестале. Отошла на время от поэзии. От нее отвернулись в литературных кругах. Она рассталась с Гумилевым и не обрела Волошина. Писала, что у нее две души. Одна любит Гумилева, другая – Волошина. Он неоднократно просил ее руки, но в 1911 г. она вышла за инженера-мелиоратора Всеволода Васильева, с которым обручилась еще в 1906 г. В прощальном письме Волошину Дмитриева благодарила его за то, что он приоткрыл в ней «на миг силу творчества», но сокрушалась, что он же «отнял ее…».    

Лиля обрела новое увлечение  - антропософию, религиозно-мистическое учение о духовном саморазвитии с мотивами оккультизма и кабалистики. Муж покорно воспринял новую страсть жены, не углядев ее нового любовника, члена указанного общества  – антропософа-музыковеда-оккультиста Бориса Лемана. Тем временем, Васильев был направлен служить по специальности в Бухару. В 1915 г., уже как Васильева, она вновь берется за поэтическое перо. Пишет для себя. Но письма нередко подписывает как Черубина. 

Арест, еще арест

В революционные годы Васильев возвращается из Туркестана. В 1921 г. их арестовывают и ссылают в Екатеринодар (Краснодар) просто за дворянское происхождение. Пока доехали, его взяли белые и Лиля пишет для их газет, потом пришли красные и она сотрудничает с ними, а ее творческим партнером становится Самуил Маршак. Они создают сборник пьес «Театр для детей», куда был включен и знаменитый «Кошкин дом». На обложке были указаны два автора, Но в ходе переизданий ее фамилия затерялась и за Маршаком закрепилась единоличное авторство. Великий детский поэт безуспешно пытался что-то исправить.

А покуда, еще один арест - берут Лемана, мужа и саму бывшую Черубину. Но держат недолго. После чего, Васильева возвращается в Питер,  муж - в Туркестан. Картины пост-революционного Петербурга приводят Елизавету в смятение: «Я вернулась, я пришла живая, Только поздно, – город мой убит». Но она снова занимается переводами, пишет для Театра Юного Зрителя, занимается в библиотеке. Приходит и новая любовь  - востоковед, переводчик китайской поэзии Юлиан Шуцкий.  Спустя несколько лет ей опять припоминают дворянское происхождение, добавляют увлечение антропософией. Новый арест. Во время обыска был рассыпан сверстанный сборник ее стихов «Вереск». В 1927 г. Васильеву отправляют по этапу в Свердловск. Но с помощью друзей, мотивируя незалеченным туберкулезом, удается сменить его на Ташкент. Отсидев месяц в свердловской тюрьме, Васильева  уезжает к мужу.

Схоронили сказку…вдалеке

Оказавшись в Ташкенте, она писала: «… Восток для меня – цвет солнца… здесь можно целыми днями сидеть под чинарой и слушать как журчит вода. Небо… все целиком кажется голубым солнцем».   

Но не затухает чувство к Волошину. В январе 1928 г. Лиля пишет ему из Ташкента: «...так бы хотела к тебе весной, но это сложно очень, ведь я регистрируюсь в ГПУ... Очень, очень томлюсь... Тебя всегда ношу в сердце… и так бы хотела увидеть еще раз». Но больше они не свиделись.

Тем временем Шумский, чтобы навестить любовницу, выбивает себе в Азиатском музее Академии наук командировку в Японию для изучения деятельности японских синологов. В августе 1927 г. он на месяц заезжает в Ташкент. Здесь любовники затевают новую мистификацию. Елизавета Васильева пишет цикл стихов «Домик под грушевым деревом» от имени китайского поэта Ли Сян Цзы (В Ташкенте она снимала комнату в доме под грушевым деревом на улице Долинской 17). На обложке брошюры было написано: перевод Е. И. Дмитриевой (Васильевой). В сборнике было 21 стихотворение, в них обыгрывалась тема изгнания с любимого Севера на далекий Юг. Место изгнания было определено как «город Камня» - перевод названия Ташента.

«На столе синий-зеленый букет/ Перьев павлиньих.../ Может быть, я останусь на много, много лет/ Здесь в пустыне...». Она осталась в Ташкенте навсегда, 5 декабря 1928 г. бывшая Черубина скончалась от цирроза печени в больнице им. Полторацкого и была похоронена на Боткинском кладбище. Умирая, прошептала: «Если бы я осталась жить, я бы жила совсем по-другому». Ей был 41 год. Могила поэтессы исчезла с карты кладбища в середине 1970-х гг.

 

Фото

Фотография последнего пристанища поэтессы сохранилась в книге писем поэтессы «Черубина де Габриак. Из мира уйти неразгаданной»  

 

Александр Попов

Журнал "Историческая правда"