Мы освещаем новости культуры Узбекистана: театр, кино, музыка, история, литература, просвещение и многое другое. |
|
|
12.09.2021 / 19:36:58
Лейла ШАХНАЗАРОВА. "ТОСКА СКИТАЛЬЦА И ЗАЛОЖНИКА..."2015 год. Меня попросили порекомендовать произведения кого-нибудь из ташкентских авторов для публикации в питерском толстом журнале, редакция которого готовит целевой «узбекский» номер. И еще незадолго до этого я бы задумалась, перебирая в памяти имена многих своих талантливых земляков-литераторов. Но с определенного момента кое-что изменилось для меня. «…Сбежала дрожь по медленным смычкам.Поднялся зал, восторгом освещённый…Тот мальчик спит, доверенный сверчкам, –Всё пережив и, может быть, прощённый».«…И тогда, несмотря на возраст, определенный авторитет и почти 90 кг, я снял башмаки и залез на тонкое, но выносливое дерево. Думаю, в ту ночь оно было ко мне благосклонно. Оно признало во мне того, прежнего, любившего самые верхние ветки. Дерево встретило сына Обезьяны и угостило его плодами… Седой ребенок ликовал». «…И пусть наши перья окрасятся кровью –Всё лучше, чем в перьях перины опухшей.Над миром летят – посечённые дробью –Утиные души».«…На циферблате ее часов было пять. Она подчеркнула острым ноготком цифру 7 и взмахнула руками, как крыльями. Жест был понятен: улетает. Она приложила ладонь к моей груди, потом – к своей. Я понял». «Тоска скитальца и заложникаВ крови упорной горожанина.Я верю так, как не положено…»Вот это и изменилось: в мою жизнь вошли строки Михаила Гара. Из биографической справки: «…родился в 1956 году в одном из старых районов Ташкента – махалле Шейхантахур…» Он написал: «О махалле я мог бы долго петь под звуки бубна и ная». Да, пожалуй: что, как не песня, – язык, строй, лад его рассказов об улочках ташкентской юности, в пыли которых вспыхивают маленькими драгоценностями кусочки ушедшей и бессмертной жизни? «На главной улице имени Горького, которая уводила в глубь махалли, на одинаковом расстоянии друг от друга стояли деревянные столбы... На провисших проводах висели обрывки бумажных змеев: одни упали сюда недавно, другие – еще до войны. И каждый день в небо взмывали новые птицы, сотворенные из кальки, камыша и клейстера, и, держа в руках упругую суровую нить, мы управляли ими, задрав головы, и отпускали их все выше и выше. Махалля учила нас летать». …Что называют «прозой поэта»? Наверно, это – когда писать о ней, этой самой вродебыпрозе, нам – не-поэтам, с нашими житейски-обыденными отношениями со словом, – так же трудно и трепетно, как… например, пересказать «своими словами» такие по видимости простенькие, без особых изысков, строчки: Пьется жизни сладкий херес.Снова листья жгут за ересь.Жилка дрогнула на веке.Как любил я в прошлом веке!..Ну повторяйте же это вслух – или не вслух – снова и снова, смакуйте каждое из них, этих словечек, как глотки сладкого хереса!.. Да. Ну так вот – малая проза Гара. (Сейчас говорю именно о ней – опубликованной, хотя есть у него и пьеса, и роман… лежащие уже несколько лет в столе. Причина… – думаю, ее не нужно и называть). «Ташкентская шпана». «Сын Обезьяны». «Наследство». «Сухой закон». «Собачьи цепи». «Золотая пыль махалли»… Автобиографические рассказики, совсем небольшие. Автор не утверждает, что каждое слово в них – правда, в протокольном смысле. Понятно, что, как в любом литературном произведении, опорные «вешки» случившегося когда-то в реальности – здесь оплетаются и связываются тонкими нитями вымысла. Но, когда я читаю у него про дискотеку «эпохи травматизма», или «дозревшего до греха» продюсера-зимбабвийца (батюшки святы...), или по-фазильискандеровски простой, вроде бы совсем ни о чем, рассказ, как играли в нарды с дядей Сосо, – пусть мне еще докажут, что все это не происходило точь-в-точь так, как описано. И что документальная проза Гара строится по довлатовскому принципу: «вымышлено все, кроме фамилий, адресов и номеров телефонов». А впрочем – если бы даже и так?.. …Сейчас заметила: несколько раз уже выплыл эпитет «простой». Да, конечно, не случайно. Это – то слово. И простота рассказов Гара – та, чьи синонимы – чистота; строгость; стройность. И все это – при такой ошеломляющей внутренней свободе, какая отличала разве что тех мальчишек, ровесников автора, из старых ишмухамедовских фильмов о Ташкенте 60-х: «Тай-ра-рай-ра, тай-ра-рай-ра, тай-ра-рай-ра, тай-ра!!.». …«Из комсомола меня исключили – с позором, по настоянию Московского горкома ВЛКСМ». Надо полагать – еще одно следствие той самой «неизлечимой» внутренней свободы. К слову, упоминания об этом эпохальном событии – исключении из комсомола, – насколько знаю, в рассказах Гара нет. Оно промелькнуло в наших разговорах с ним – между прочим, внуком сосланного когда-то в край революционера, чье имя впоследствии было занесено в «Золотую книгу» (так, кажется, она называлась) Ташкентского горкома партии. Где теперь эта «Золотая книга»?.. Похоже, время сохранит совсем другие книги о Ташкенте. Например, «Золотую пыль махалли»… Из биографической справки: «С 1991-го по 1993-й – главный редактор издательской фирмы «АККА» в Санкт-Петербурге. Позже жил и работал в Нижнем Новгороде. В 2007 году вернулся в Ташкент». Да, наступило однажды время, когда они надолго расстались – Михаил Гар и его Город. «…Ташкент, Ташкент… Здравствуй, старина. Семнадцать лет не виделись. Спасибо, что узнал меня. Ты заметно похорошел за эти годы, чего не скажу о себе: седины прибавилось, сердце пошаливает…» Но разве случается что-нибудь напрасно в жизни поэта? Из биографической справки: «В 2011 году издал сборник стихотворений “Тень богомола”». «Тень богомола». Эту тонкую книжку населяют множество теней, лиц, ликов… Художник, поглощенный собой, как все творцы, – и безоглядно «раздаривающий свое серебро – зная, как болит ребро». Задиристый и ранимый пацан, чей силуэт тает, растворяясь, в далеком пыльно-золотом мареве… (прочитала где-то: «Любой мужчина – это случайно выживший мальчик»). Человек с седой душой, многое узнавший о предательстве и жестокости – и все-таки сумевший остаться ровесником собственным сыновьям. Страстный, то нарочито-грубый, то целомудренно-неловкий, словно подросток, – любовник из «Бесстыдных сонетов». А еще – один из самых пронзительных образов книги – горько изверившийся демиург «Хроник глиняного века». …Буква начинает слово.Слово возбуждает дело.Чтобы обмануться снова –Сотвори пустое телоИ оставь на солнцепеке –Чтобы выстрадало душу.Загони судьбу в упреки –Без поблажек и отдушин.…«У каждого мужика, если он чего-то стоит, судьба всегда – отчаянная». Это сказал не Гар – другой поэт. Но, думаю, «отщепенец двух эпох», патриот – эмигрант – репатриант, пронесший через всю скитальческую, очень мужскую биографию свой Ташкент, чтобы вернуться в него уже навсегда, – Михаил мог бы эти слова повторить. Но произнес однажды в разговоре другое: «Вакцину от гордыни в меня впрыснули давно...» Гордыня – слово вторичное, образованное от «гордости». И вот от этого, первичного «недуга» – вакцины для Михаила Гара не было никогда. …Чем кучнее выстрелы навылет,Тем ярче биография мишени.Когда в толпе окликнут: «Вы ли?!» –Отвечу: «Выл». Но не марал колени.Ни совесть, ни страницу, ни стрелков.Последние достойны – если равны.Я обхожусь без капель и бинтов.Мой март, как волк, зализывает раны.Эти строки написаны, они существуют. И самим своим существованием делают постыдными литературу «местечковой» планки, поэзию, не краснея рифмующую «жизни – Отчизны», плоские словесные штампы, захлебывающуюся цветистую бездарность. Вот почему еще это так важно, что они есть – стихи и рассказы Михаила Гара, его сборник «Тень богомола» и еще один, ставший последним, – «Саман». На который он просил меня написать рецензию, а у меня не нашлось времени… Из биографической справки: «Ушел из жизни 23 мая 2021 года…» Не стою слезы-одиночки.За что мне такое дарить?Строка – с отрицанием точки –Сама умудряется жить. Не надо разрозненным хоромКрошить похвалу и хулу.Развейте мой прах над Анхором.А дальше я сам доплыву.…Теперь он доплыл, мы отпустили его. Миша, можно я закончу вашим любимым словом, таким простым и высоким? Вы уже научили меня слышать и понимать его первозданность, его надежную непреложность («коротко, честно и – не переступить»). Да. ж. Звезда Востока, №1, 2021г.
|
|